Изгнание из рая - Елена Благова Страница 32

Да, она подскажет ему. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Мальчик выболтал и так уже предовольно. Она сделала выводы. Картина будет у Эмиля. Стоп-стоп. У Эмиля!.. хм…

Она перевернулась в постели со спины на живот. Под задранной рубахой ее красивый живот ощутил приятную мятную прохладность крахмальных простыней. Зачем же у Эмиля. Может она иметь в этой жизни не семейные, не принадлежащие кому-то, а свои личные дела. Картина будет у нее.

Митя проспался, Митя выспался всласть, и его благополучно разбудили, вырвали из небытия как раз к тому времени, когда в гостиной необъятной двухъярусной квартиры в фешенебельном сталинском доме на Тверской, совсем недалеко от Митиного, блаженной памяти, дворницкого Столешникова переулка, был уже накрыт стол для скромного вечернего кофе – с таким размахом скромности и непритязательности, что свойствен был лишь дому Дьяконовых: сервировка для кофейку выглядела по меньшей мере, как великокняжеский либо щедро-купеческий ужин – с обязательными салатами, с осетриной и черной икрой, с расстегаями и горячими жюльенами в стальных цептеровских мисочках, а кофе подавался в последний момент и затмевал все, обжигающе горячий, вперемешку с мороженым, изюмом и традиционным коньяком. Дамы любили лить коньяк в кофе – это было понятно и объяснимо. Лора медленно потягивала чистый коньяк из бокала. После кофе засовывала себе в рот неизменный валидол, закуривала сигаретку. Пашка им не помешает – Пашка опять рванул в казино. Экая зараза, чума, холера. Эмиля дома не было – он укатил на важное финансовое свиданье. Верней, на финансовую дуэль. Эмиль был председателем совета директоров крупнейшей энергетической компании России и резко выступил против председателя правления, младореформатора из Нижнего Новгорода, который ни много ни мало, взялся бесконтрольно привлекать кредиты и напривлекал их на кругленькую суммочку – Эмиль сболтнул ей нехотя, что примерно, ну ты знаешь, лапочка, я не считал… на триста миллионов долларов… – и, собака, подложные документы при этом использовал!.. и вот он, Эмиль, решил его пошерстить как следует и с должности сместил, ведь он еще, молодец среди овец, хитрюга и ворюга, умудрился на личные свои нужды просадить десяточек казенных лимонов!.. «А какие такие нужды у молодого человека?..» – якобы наивно, красясь перед зеркалом к приему гостей, спросила Лора. «А такие!.. – огрызнулся Эмиль, утягивая на толстой короткой шее яркий, как красная фара, галстук. – Эти провинциалы, выдвиженцы проклятые!.. Выгрызть себе подземный ход до самого Кремля готовы!.. Грузы возил из Нижнего в Москву, какие хотел, шестикомнатную квартиру в Москве купил, на Якиманке, вбухал в евроремонт наши баксы, в Штаты летал сколько угодно раз за семьей – они у него отчего-то там ошивались, ну да, там неслабо, то в Йорке тусуются, то во Флориде на песочке балдеют, – офис отделал, как дворец китайского императора… у, стервь!..» Говоря «наши баксы», Дьяконов подразумевал – «мои баксы». Лора повернула от зеркала наполовину накрашенное лицо. Ненакрашенный глаз глядел тускло, сонно. Она ничуть не выспалась. Едва уснула – позвонила красавица Инга. Сама. И Лора встряхнулась, как птица, сделала бодряцкий голосок, ибо от веселости и очаровательности ее соблазняющего тона, от живости рассказа зависело, клюнет Инга или не клюнет. Клюнула!

«Дерись, муженек, бесстрашно, вздувай бицепсы!.. С ними, с молодыми, надо только так!.. Все равно мы – их – обставим!..» – проворковала Лора, целуя мужа в висок. Эмиль, ругаясь, исчез. Митя шумел водою в душе. Лора представила себе голого, под струями душа, высокого, худощавого Митю. Он должен быть мужик что надо. Она видит сквозь одежду.

Стол в гостиной был накрыт не Лорой – расторопными горничными. Лора распоряжалась, указывала, придирчиво щурилась, поправляла, среди салфеток, ножи фамильного серебра и вазочки с конфетами. Две горничных, перемигиваясь, ловко расставляли по столу тарелки, салатницы, блюдечки с икрой, графины. Сделав дело и получив из рук хозяйки почасовую оплату в баксах, девушки книксанули и удалились. Так, хорошо, сейчас они придут. Две девочки. Две классных ресторанных халды блестящего, не подкопаешься, пошиба – Инга и Регина. Регина и Инга. Ах, как обрадовалась Инга, когда Лора мяукала с ней по телефону! «У девочки сейчас точно затишье, гранд-пауза, точно никого нет на горизонте третьи сутки, – озорно-ласково думала Лора, поправляя перед зеркалом круто завитую на раскаленные щипцы седую прядь, – она обрадовалась, как борзая, которой подкинули живого зайца и завопили: ату его!.. Ату Митю, Инга!.. А с ним, с родненьким, я уже поговорила…»

Да, с Сынком она уже поговорила. После того, как он, отряхиваясь, поднимая вокруг патлатой головы тучу брызг, вылез, как мокрый кот, из душа. Мальчик тоже клюнул. У него заблестели глазки. Когда глазки блестят – это хороший симптом. Лора без обиняков выложила все про условия. Мальчик не застеснялся, не тушевался. Он оказался умницей. Он сунул лапку в карман белоснежной – и кто ж это так тщательно стирает ему рубашки?.. – выходной рубахи, вытянул пять бумажек по сто долларов. «Это за вечер с ней, – просто сказал он. – Я хочу ее видеть. Если она такая, как вы говорите, Лора, я в долгу не останусь». Экий ты славный, Сынок, подумала она снисходительно, и глаза ее, увлажнившись от умиленья, замаслились. Темно-синие, в стальной отлив, с лунной поволокой, загадочные глаза Лоры. Эмиль женился на ней, как она признавался позже сто раз, именно из-за этих боттичеллиевских таинственных глаз в сочетании со странной сединой, что убелила голову Лоры еще смолоду.

Звонок! Это они!

– О, проходите, проходите, гостьюшки дорогие! – Лорин звонкий веселый голос перекрывал птичий щебет девушек в прихожей. – Мы уж заждались!.. Регина, какие потрясающие серьги, это подарок?.. купила?!.. но ведь это же…

– Да, да, совершенно верно, это скифское золото, музейная вещь!.. Их носила какая-нибудь… Табити-Змееногая… прямо из кургана!..

Девочки появились на пороге. Митя встал со стула, облаченного в чехол. Он отдал пятьсот баксок из вонючей тысячи Лангусты только за то, чтобы увидеть красавицу, одну из двух красавиц, приглашенных оборотистой и хитрой мамочкой Лорой нынче на ужин. И он ее увидел. И он заставил себя плотней примкнуть отваливающуюся от восторга нижнюю челюсть к верхней.

– Садитесь, дорогие мои!.. – Лора пела, как в опере. – Коньячку с мороза!.. Мужа дома нет, есть три грации и художник… Сынок, тебе пища для размышленья! Нарисуй нас как-нибудь, а?.. в свободное от работы время…

Митя глядел неотрывно на ту красотку, что села напротив него, визави, и тоже не сводила с него глаз. Ах, черт, черт. Зачем ты в маске, девочка. Что за маскарад. Это все карнавальные выдумки Лоры. Та, другая, выставляет напоказ свое личико, и, надо признаться, оно миленькое у нее. Длинные реснички, она ими хлопает, как заводная кукла; прозрачные серые глазенки, пухлый розовый ротик – ну, Буше, где ты там, перевернись в гробу, восстань и с ходу напиши девочкин портрет, и тебя купит сам король Людовик Шестнадцатый, жаль, башки у него давно уж нет, да и доктор Гильотен в земле сырой. А эта… Та, которую Лора так интимно, так по-домашнему именует – Инуля…

– Инуля, тебе что положить?.. Икорочки?..

– Ах, Лоретта, как можно меньше вниманья мне!.. Я только с банкета… нас укормили… вот от кофе и от соков я бы не отказалась… Люблю апельсиновый… можно и грейпфрут…