Пожарный - Джо Хилл Страница 31

– А я, наверное, больше всего рад находиться в месте, где меня любят, – сказал Майкл. – Среди таких людей, как тетя Кэрол и отец Стори. Я что угодно сделаю ради них и ради безопасности лагеря. Я уже потерял одну семью. И лучше сам умру, чем потеряю другую.

– А я рада, что ем горячий обед, – сказала Рене, – хоть это и рагу из жареного «Спама». И еще я рада, что в лагере есть первоклассный рыболов в лице Дона Льюистона, хотя радости прибавится, когда до меня дойдет очередь на рыбу. – Рене кивнула старику и бросила взгляд на Харпер. – И я ужасно рада встретить подругу из Портсмутской больницы, которая работала по восемнадцать часов в сутки, насвистывала диснеевские мелодии и пыталась поднять дух тысячи зараженных и напуганных пациентов. Она входила в палату, как солнце после месяца пасмурной погоды. И она заставила меня жить дальше, когда других причин у меня не было.

Харпер не была уверена, сможет ли она произнести хоть слово, так внезапно ее захлестнули чувства. В Портсмутской больнице ей казалось, что пользы от нее столько же, сколько от мяты в горшочке Рене, и теперь для нее стало полной неожиданностью иное мнение. Она только и смогла выдавить:

– Я просто рада, что больше не одна.

Кэрол сжала ее пальцы.

– Я так рада быть частью этого круга. Мы все – голоса одного хора, и мы поем благодарность.

И Харпер снова увидела это: глаза Кэрол ярко запульсировали, радужки превратились в кольца неземного зеленого света. Глаза Майкла тоже вспыхнули, и Харпер заметила, как завитки драконьей чешуи на его оголенных руках блеснули красными и золотыми крапинками.

Харпер отпустила руку Кэрол, словно ошпарившись. Но тут жуткое свечение пропало, остался только озорной блеск в глазах Кэрол.

– Перепугала, да? Простите. Впрочем, вы привыкнете. А потом и сами начнете…

– Немного страшно, – призналась Харпер. – Но это… как волшебство.

– Это не волшебство. Это чудо, – сказала Кэрол спокойным тоном, каким обычно сообщают марку новой машины: «Это моя «Миата».

– А что происходит, когда вы начинаете сиять? – спросила Харпер. И почти сердито посмотрела на Рене: – То же самое было тогда с вами в больнице. Вы убежали, объятая светом. Все ждали, что вы взорветесь.

– Точно, – ответила Рене. – Случайно вышло. Это называют «присоединиться к Свету».

– Или к Сети, – добавил Майкл. – Но так, наверное, только мои ровесники говорят. Многие мои друзья шутят, что это новая социальная сеть. Точнее, не совсем шутят.

– Вы, наверное, заметили, что драконья чешуя болезненно реагирует на стресс, – сказала Кэрол.

Старик, Дон Льюистон, рассмеялся:

– Можно и так сказать.

– Все потому, что она улавливает ваши чувства, – продолжала Кэрол. – И это очень важный принцип! Даже удивительно, что другие люди не изучали эту идею, чтобы выяснить, к чему она ведет. На ощущение безопасности, благополучия и признания драконья чешуя реагирует совсем по-иному: ты сильнее, чем прежде, начинаешь чувствовать себя живым. Цвета становятся ярче, вкус глубже и чувства сильнее. Словно вспыхиваешь от счастья. И это не только твое счастье. Это общее счастье. Счастливы все вокруг тебя. Словно мы – ноты одного идеального аккорда.

– Вспыхиваешь, но не горишь, – добавил Майкл, теребя завитки оранжевой бороды.

– Не горишь, – повторила Кэрол.

– Невероятно, – сказала Харпер. – Как это работает?

– Гармония, – ответила Кэрол.

– Гармония?

– В общем, единение, – сказала Рене. – Сильная социальная связь. У Джона есть интересные теории на этот счет – если его разговорить. Однажды он сказал мне…

Кэрол помрачнела лицом. На правом виске набухла жилка.

– Джона Руквуда здесь нет, он и не хочет появляться. Он предпочитает оставаться на расстоянии. Так проще поддерживать свой персональный миф. Честно говоря, думаю, он смотрит на нас сверху вниз.

– Серьезно? – спросила Рене. – Мне так никогда не казалось. Я бы сказала, он нас бережет. Если он пренебрежительно относится к лагерю, то как-то странно это демонстрирует. Прежде всего, именно он привел сюда большинство из нас.

Повисло неловкое молчание. Рене уставилась на Кэрол с невинным любопытством. Кэрол избегала смотреть на нее. Она взяла кофе с нарочито беспечным видом, который нисколько не обманул Харпер. На мгновение на лице Кэрол мелькнула ненависть. Прошлым вечером, в лесу, Джон дал понять, что не слишком любит Кэрол Стори; и чувства, как видно, были взаимны.

Майкл первым прервал неловкое молчание.

– Проще всего присоединиться к Свету, если петь. Мы всем лагерем собираемся каждый день в церкви после завтрака и поем – и всегда сияем. Вы тоже будете сиять. Может, и не сразу, но не отчаивайтесь. Это как будто кто-то подключает вас к гигантской батарейке. Как будто свет вспыхивает у вас в душе впервые в жизни. – Его глаза так горели, что Харпер захотелось померить ему температуру.

– Я не могла понять, что со мной творится, когда я впервые попала в Свет, – сказала Рене. – Сказать, что я удивилась – ничего не сказать, миссис Грейсон.

– Лучше зовите меня Харпер. – Она не стала добавлять, что, по ее мнению, она больше не миссис Грейсон. Это фамилия Джейкоба, а все, что касается Джейкоба, похоже, осталось в лесу. Ее девичья фамилия была Уиллоуз. Она давненько не ощущала этого сочетания звуков на языке; казалось, обрести прежнее имя – это как совершить побег, гораздо более приятный и мирный побег, нежели прыжок из окна спальни.

– Харпер, – попробовала ее имя на вкус Рене и улыбнулась. – Не знаю, смогу ли привыкнуть, но попробую. Ну что ж, Харпер. Я читала детям вслух. Мы были на середине «Чарли и шоколадной фабрики», и я отложила книжку, чтобы спеть им «Конфетного человека» из фильма. Некоторые дети знали слова и подпевали мне. Все было так прекрасно, мирно, и я даже забыла, что мы больны. Такое чувство возникает, когда примешь у камина пару бокалов. И тут дети завизжали. Время словно застыло. Помню, как один мальчик свалил мою мяту в горшочке со столика – и я словно полчаса тянулась, чтобы подхватить ее. А когда поймала, то заметила, что вся рука светится. Мне это так понравилось, что я нисколько не испугалась. Но кто-то закричал: «Бегите от нее, она взорвется!» И вот тогда-то я и подумала: «Точно! Я взорвусь, как граната!» Наверное, люди особенно внушаемы в таком состоянии – в Свете. И я рванула со всех ног, прихватив горшочек с мятой. Мимо двух постов охраны, мимо десятков врачей и медсестер, через стоянку – в луга к югу от больницы. Я думала, трава загорится у меня под ногами, но она не загорелась. Постепенно свет угас, а я тряслась, как пьяная.

– Пьяная?

– Угу, – подтвердил Дон Льюистон. – Из этого Света вываливаешься совсем бухой. Особенно первые раза два. Свое имя забываешь.

– Имя?

Вмешалась Кэрол:

– Многие в первый раз забывают собственное имя. Думаю, это и есть самое прекрасное. Все, что, по вашему мнению, определяет вас, спадает, как обертка с рождественского подарка. Свет очищает до настоящей сути, открывает нечто более важное, чем то, как тебя зовут или за какую футбольную команду ты болеешь. Ощущаешь себя листом на дереве, а все, кого ты знаешь и любишь, – другие листья.