От часа тьмы до рассвета - Вольфганг Хольбайн Страница 31

— Раз уж вы себя так прилично ведете, то только после вас.

Погоняя нас маленьким пистолетом в руке, Карл направил нас вперед через двор, и только когда мы дошли до маленького учительского домика, направил луч фонари на каменные ступени, которые вели ко входу. Не только по его жестикуляции, но и по звучанию его голоса нетрудно было догадаться, что глубоко внутри он вовсе не был так хладнокровен и спокоен, как старался показать. Легкое дрожание его голоса и отрывистые скачки луча фонарика показывали, что он старается сдержать Дрожь руки, указывая нам дорогу.

«Я мог бы его одолеть», — думал я про себя, он очень нервничал и поэтому был уязвим, и к тому же у меня были еще к нему счеты. Я осторожно ощупал кончиками пальцев шишку на затылке, которая немедленно ответила на прикосновение пульсирующей, колющей болью. Этот безобразный, растолстевший субъект причинил мне, как минимум, сотрясение мозга, если не перелом основания черепа. Он избил и поранил меня, но еще больнее, чем шишка на голове, у меня саднила глубокая царапина, которую он нанес моей личности этим поражением.

Карл был не первым, кто бил меня за мою жизнь, в моей поздней молодости я почти что привык к ощущению кулаков, бьющих меня по липу. У меня был просто невероятный талант глупостью и необдуманными поступка вызывать гнев, и чтобы уменьшить урон от нападений, я ни разу не попытался защищаться от моих оппонентов, которые, как правило, были крупнее и сильнее меня (во всяком случае, в большинстве своем). В конце концов, я полностью растерялся — каждая попытка сопротивления с моей стороны лишь давала возможность, по моему убеждению, растянуть расправу на более долгий и совершенно ненужный срок или дополнительно провоцировала моих соперников. И поэтому в таких ситуациях я просто предпочитал молча сносить каждый удар и терпеливо выжидать, когда все это закончится. Но я никогда не был в таком отчаянии, как в эту ночь. И меня никогда не били на глазах женщины, которую я любил. Поэтому я испытывал сильнейший гнев и глубочайшее разочарование и стыд.

Но я не напал на Карла, а только взялся за руку Юдифи и послушно поднялся вместе с ней по ступеням ко входу, чтобы войти в расположенный за дверью темный коридор. Хозяин гостиницы не имел права обращаться так с нами, и его нервозность не могла объясняться лишь тем, что за прошедшие часы мы были свидетелями трех смертей (четырех, если считать внезапную смерть молодого адвоката, но после двух ужасных убийств и добровольного прыжка Марии с башни воспоминание о смерти адвоката в гостинице Карла уже не казалось таким ужасным, хотя это был первый труп, который я видел в жизни). Никто из нас не мог знать, что еще ждет нас этой ночью, и, возможно, хозяина гостиницы мучила совесть, потому что он-то прекрасно знал о своих делишках.

Кроме того, я был не в лучшей физической форме, с тех пор как мне сделали операцию аппендицита 12 лет назад, а еще у престарелого хиппи был превосходный аргумент для того, чтобы командовать всеми нами: ручной револьвер тридцать восьмого калибра, который он крепко держал в правой руке.

Следом за мной, Юдифью и Элен Карл переступил порог и посветил лучом фонарика на старую деревянную лестницу, которая вела на верхний этаж, в котором располагался кабинет ректора, затем отвел луч в сторону, и я удивился, увидев, что с правой стороны располагается маленькая ниша, в левой стене которой имеется узкая деревянная дверь.

Хотя я не поворачивался лицом к Элен, мне казалось, я чувствую своим затылком ее скептический взгляд. Я никому не рассказывал, что отсюда тоже можно попасть в подвал, хотя моей задачей было обыскать учительский домик именно в поисках второго входа в подвал, и при этом было очень легко обнаружить этот вход. Но я этого не сделал, не проверил, есть ли здесь ход вниз, а вместо этого целенаправленно поднялся на верхний этаж. Я и сам не мог себе объяснить, почему. Мои ноги помимо моей собственной воли понесли меня в кабинет директора. Но теперь, когда мы подошли к этой двери, я уже не был больше уверен, что у меня было чувство, что это было правильно, что я поднялся наверх, более того, у меня было чувство, что это неправильно — направляться вниз. С каждым шагом, с которым мы приближались к этой подвальной двери, нарастало нехорошее, недавнее чувство, возбуждающее дурноту в моем желудке, и я чувствовал, как на моих висках и за ушами выступили крошечные капельки пота. Ты не можешь туда войти, пронеслось у меня в голове, ты знаешь, что это запрещено, ты знаешь, какое за это будет наказание.

Карл нетерпеливо потребовал, чтобы Элен открыла дверь. Несколько мгновений он шарил лучом фонаря в темноте лестничной клетки, куда нам следовало спускаться, затем ударил меня между лопатками рукоятью пистолета, это было не слишком больно, но я чуть не оступился на пыльной, узкой ступеньке, однако Юдифь своевременно схватила меня за руку покрепче и удержала от падения.

— Проклятие! — выругался я скорее от испуга, нежели от злости, хотя именно сейчас мог бы и рассердиться по-настоящему. Мое недомогание постепенно превратилось в какой-то иррациональный страх, стоило мне только по принуждению переступить порог. Конечно, я не мог знать, что нас не ждет ничего хорошего, совсем ничего хорошего… Я в раздражении круто обернулся к длинноволосому хиппи. — Ты что, хочешь, чтобы мы свернули себе шею? — спросил я.

— Прежде всего, я хочу, чтобы вы хотя бы слушались, — сухо ответил хозяин гостиницы и кивком головы настойчиво указал на лестницу. — Все остальное в данный момент несущественно. Несколько десятилетий я ждал этого момента и больше не собираюсь терять понапрасну время.

— Этого момента? — насмешливо спросила Юдифь, наморщив нос и недоверчиво глядя вниз на пыльные, узкие ступени. Затем она снисходительно пожала плечами. — Ладно — кто-то ждет целую жизнь, чтобы сказать «да» перед алтарем, а другой того, чтобы сойти в какой-то полуразрушенный подвал… Люди такие разные…

Я проследил за ее взглядом, но не заметил ничего особенного, кроме того, что ступени в большинстве своем перекошены и подгнили. Я озабоченно спрашивал себя, смогут ли они вообще выдержать наш вес или сразу подломятся под нами и мы кубарем скатимся в подвал, что будет не безболезненно. Я почуял слабый запах каменной и цементной пыли, возможно, это была пыль от обвала, который мы устроили во время наших отчаянных раскопок в поисках второго выхода из подвала (который я устроил, черт возьми, в конце концов, я должен быть хотя бы честным с самим собой).