Дети вампира - Джинн Калогридис Страница 31

– Не бойся, мама. Все хорошо, – тихо проговорил я. – Меня спас мой отец.

– Твой отец?

Ее лицо напряглось и исказилось гримасой ужаса и боли.

– Аркадий? – спросила она.

Я кивнул.

Мама взяла меня за руку и твердо сказала:

– Пойдем в дом. Нам надо поговорить.

Я обнял ее за талию, и мы двинулись к крыльцу. На пороге я увидел полностью одетого Абрахама, а позади – Герду. Ее темные волосы ниспадали все на ту же шелковую ночную сорочку, сразу напомнившую мне о нашем полночном свидании.

Герда не сказала мне ни слова. Ее большие глаза были полны радости и слез. Я чувствовал: она едва сдерживалась, чтобы не броситься мне на шею. Это не укрылось от Брама, и лицо брата мгновенно помрачнело.

Мы посмотрели друг на друга. Глаза брата были полны боли, а еще я прочел в них упрек. Теперь я не сомневался: он все знает!

Но потом лицо Брама смягчилось, став таким же, как всегда. Передо мною опять был мой надежный и любящий брат. Он сорвался с места, подбежал и обнял меня.

Не знаю почему, но страдания матери я перенес спокойнее, чем его объятия. Здесь я не выдержал и заплакал. Слезы текли у меня по щекам, а я смотрел через плечо Брама на обычно бледное лицо Герды, сейчас порозовевшее от стыда и радости. Я не смел встретиться с нею глазами.

Как и мама, Брам внимательно оглядел меня с головы до пят. Увидев коляску и двух ладных лошадей, он покачал головой и прошептал:

– Откуда все это? И вообще, что с тобой приключилось, Стефан?

В его голосе не было ни осуждения, ни раздражения, только забота и обычное спокойное любопытство.

Одной рукой я обнял его (я радовался, что между нами не возникло отчуждения), другой – маму, и мы втроем поднялись на крыльцо.

– Думаю, вы сочтете меня сумасшедшим, – предупредил я.

– В таком случае ты будешь не первым, – тихо ответил мне Брам и выразительно кивнул в мамину сторону.

Наверное, он хотел пошутить, однако мама не улыбнулась.

– Я была бы только рада, если бы эту правду можно было объяснить с позиций здравого смысла, но, к моему величайшему сожалению, Брам, это не так.

Мне было нечего добавить, и я молча чмокнул Герду в щеку – таким невинным приветствием мы обменивались всегда. Но сейчас оно лишь добавило мне душевных терзаний. Ну почему мы должны таиться? Почему этот короткий и вполне благопристойный поцелуй лишь разжигает воспоминания о той ночи? Я опустил глаза, иначе и Герде, и Браму они сказали бы слишком много.

Мы прошли в кухню. Герда поднялась наверх, сказав, что ей нужно проведать малыша. Естественно, то был просто удобный предлог. По правде говоря, мне не хотелось, чтобы Герда слышала мой рассказ, ведь я и так уже доставил ей немало бед. К тому же у нее чрезвычайно восприимчивая натура, и я опасался, что нарушу хрупкое эмоциональное равновесие, в котором она пребывала последние четыре года.

Выпив несколько чашек крепкого кофе, я поведал маме и Браму о своем странном путешествии в Брюссель и обратно. Правда, материалистические воззрения, привитые мне с детства, возобладали, и я не стал упоминать ни о чем сверхъестественном. В моем изложении это происшествие выглядело так: мой спаситель, который оказался сильнее похитителя, оглушил последнего и в бессознательном состоянии затолкал его в чемодан, предварительно выбросив оттуда содержимое. Я ни словом не обмолвился ни о ритуале, ни о том, что таинственный незнакомец назвался моим отцом. Мне вообще не хотелось вдаваться в подробности, все эти события вполне закономерно начали обретать черты кошмарного сна, вызванного изрядной дозой хлороформа.

Но едва я назвал имя своего спасителя – Аркадий Дракул, – Брам порывисто вскочил, чуть не выронив чашку. Половина кофе выплеснулась на белую скатерть. Брат и мама переглянулись, потом она обратилась ко мне:

– Стефан, не надо ничего умалчивать. Этим ты не защитишь ни нас, ни себя. Все, о чем тебе поведал Аркадий, – правда. Я давно знала и о существовании Влада, и о договоре. Пока ты отсутствовал, я попыталась обо всем рассказать Браму, но, похоже, он до сих пор не верит. Стефан, прошу тебя, опиши еще раз, что случилось с тобой, и ничего не утаивай. Это очень важно.

Нехотя я исполнил мамину просьбу. Брам слушал очень внимательно. Он ни разу не перебил меня, на его лице не мелькнуло даже тени недоверия. Но, хорошо зная брата, я представлял, какая яростная борьба происходит сейчас у него внутри. Такова уж особенность Брама: чем сильнее он встревожен, тем спокойнее держится.

Закончив рассказ, я тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула. Только сейчас я почувствовал, насколько устал. Брам еще какое-то время сидел неподвижно, затем, обратившись к нам обоим, спросил:

– И что нам теперь делать?

– Скрыться!

Мама произнесла это слово непререкаемым тоном. Ее отливающие серебром волосы разметались по плечам, лицо пылало, озаренное пламенем, полыхавшим у нее в душе. Передо мною была не пожилая, измученная женщина, а та юная и прекрасная, которую когда-то любил порывистый и страстный Аркадий Дракул.

– Мы должны покинуть дом и разъехаться в разные стороны. Только это нас спасет. Если же мы останемся здесь, Влад превратит каждого из нас в орудие расправы над остальными.

Брам тяжело встал и воззрился на нас с мамой возмущенным взглядом. Долго сдерживаемое раздражение наконец прорвалось наружу.

– Ты предлагаешь совершенно дикие вещи. Я не собираюсь из-за какого-то бреда бросать работу, дом и расставаться с близкими мне людьми. Не знаю, что за помутнение нашло на вас обоих. Остается лишь надеяться, что оно не окажется затяжным!

Он повернулся и вышел, и коридор наполнился эхом твердых, решительных шагов. Потом громко хлопнула входная дверь.

Я не знал, кто из них прав и как нам быть дальше. Я уронил голову на ладони, чувствуя, что сейчас усну прямо за кухонным столом. Мама за руку, как малыша, отвела меня в мою комнату. Словно заболевший ребенок, я позволил себя раздеть и уложить в постель. Мама села рядом. Ее нежные пальцы приятно холодили мой пылающий лоб.

– Я поступала гадко, скрывая от вас с Брамом правду. Ты вправе ненавидеть меня за то, как с тобой обошлись. Но только я одна могу поведать тебе всю правду. Слушай...

Она рассказала мне такое, чего я себе и вообразить не мог и о чем по соображениям безопасности не рискну писать на страницах дневника. Мамина исповедь поставила меня перед выбором, и, когда я его сделал, мы оба заплакали, объединенные общей бедой.

Потом мама ушла, но я не мог спать. Я должен был облегчить свое истерзанное сердце и записать хотя бы то, что можно доверить бумаге. Когда я закончил, солнце уже вовсю сияло на небе.

Молю только об одном: чтобы помощник Аркадия действительно охранял наш дом в эти часы. Мои силы на исходе. Теперь спать. Спать...