Обращенные - Дэвид Сосновски Страница 30

Да, это точно, они птицы невысокого полета. Парни, у которых нет абсолютно ничего, чтобы поддержать себя, кроме репутации среди довольных клиентов и хорошо подвешенного языка. Это микрокровотворцы, которые безнаказанно мухлюют, зная, что у Гемогоблина руки чешутся потерять прибыль с корпоративного налога, запретив, скажем, разлитый по бутылкам кровяной эквивалент Кока-колы.

И Гемогоблин говорит: «Считайте, сосунки. И не кусайте руку, которая вас кормит».

Полагаю, вы назовете меня офисным циником, хотя я предпочитаю термин «реалист». Я нахожу, что цинизм, как операционный принцип, делает враждебным то, что мы делаем более легким. Это помогает разъяснять то, что в противном случае было бы непостижимо, как коаны дзэн.

Например: из Отдела Напоминаний не должно исходить никаких напоминаний.

Или: «недоглядеть» означает закрыть глаза или поглядеть в другую сторону, чтобы увидеть, что ничего страшного не случилось — по крайней мере, если дело касается чего бы то ни было с приставкой «макро».

Ах, я… О боже. Ваши налоговые поступления в работе.

Знаете, что мне нравится в моем офисе? Я имею в виду, знаете ли вы, что потрясает меня по одной-единственной причине — потому, что этот факт, кажется, не потрясает больше никого? Всевозможные эмблемы фирм на ручках, карманах, кружках, которые обычно называют «кофейными». Сотрудник в боксе рядом с моим, например, всю ночь напролет цедит из кружки бормотуху под названием «Скользкий Пит» — подобие бескофеинового чая, в то время как другой потягивает из спортивной бутылки раскрученный «Экстрим-бальзам», вампирский аналог «Jolt-Cola».

«Не жди подсказки, смажь свои связки, если твоя цель… ЭКСТРИМ!»

Последнее слово звучит как «ex-dream». В том смысле, что сон остается в прошлом. И сны тоже. И мечтания.

Адреналин.

Вот почему я чуть не убил Исузу. И вот почему, по всей вероятности, была убита ее мама — убита бандой «искусственников», которым захотелось отведать вкуса старой школы.

Адреналин — это еще одна очень важная тема в нынешнем кровяном бизнесе. Вещь, которую добавляют в кровь (или наоборот) для симуляции различных «модальностей забора крови». «Скользкий Пит», например, почти не содержит адреналина. Он имитирует кровь, полученную при нападении исподтишка, когда жертва очарована, согласна на все и ошибочно принимает прикосновение к своему горлу как возбуждающее (но не пугающее) любовное покусывание. Если вы хотите что-нибудь со средним содержанием адреналина, попробуйте «Фонарь» — название рождает вполне определенные ассоциации, особенно у представителей сильного пола. «Фонарь» имитирует краткое потрясение от осознания собственной гибели — за миг до того, как это произойдет.

И, наконец, «Экстрим-бальзам» и его аналоги — «Смертельный уровень», «Легкий ожог», «Хрустящие ребра». Количество адреналина в них примерно вдвое превышает уровень, способный вызвать сердечный приступ у среднего смертного. Как человек, отведавший настоящей крови, я могу заверить вас, что эти сорта ничего не имитируют. Они стремятся подстроиться под разгоряченное воображение искусственников, которые мечтают почувствовать, что такое настоящая кровь, добытая во время охоты. И эта разлитая по бутылкам романтическая ложь заставляет мою кровь бурлить от адреналина всякий раз, когда я думаю обо всех бедах, уготованных таким, как Исузу и ее мама.

Черт, я почти чувствую это, хотя лучше знаю, как оно есть на самом деле. Глотайте эту ложь понемногу, но часто, и вы начнете в нее верить. Бары процветают, гиперболизация становится основой основ, и все мы помним — те, кто помнит, и те, кто думают, что помнит, — на что похожа настоящая кровь и что «настоящая» всегда лучше «бутылочной».

Конечно, без этого мифа Исузу никогда не появилась бы на свет. И не находилась бы сейчас в моем боксе в виде картинки в одном из «окошек». Картинки, поступающей с моей веб-камеры, которую можно убрать одним «кликом», когда кто-нибудь проходит мимо. Я не сидел бы здесь, ловя эти короткие вспышки-картинки: Исузу дремлет, Исузу смотрит телевизор, Исузу предлагает свой кошачий корм кому-то невидимому.

— Ну и что у нас плохого? — Спрашивает мой супервайзер.

Я как раз вернулся к просмотру электронной почты и стараюсь не выглядеть виноватым.

— В лаборатории сказали, что образец от тусонских микрокровотворцев чист как свист, — говорю я.

Как все образцы, как всегда. Ваши налоговые поступления… и так далее.

— Хорошо-хорошо, — мой супервайзер кивает, а потом прикладывается к своей кружке с надписью «А ты купил кровь?».

Кривится, словно чистое досье из лаборатории обещает какие-то проблемы. Отчасти так оно и есть — для «микро», которые начали покушаться на долю «макро». «Макро» не получают отчетов из лаборатории. Мы уже обсуждали это. Подсчеты сделаны, кормящая рука осталась неукушенной.

— Ладно, — говорит он. Решение созрело. — Прицепитесь к каким-нибудь деталям, связанным с лицензированием техники, и придумайте повод, чтобы ликвидировать их оборудование.

Он улыбается улыбкой менеджера среднего звена, при этом клыки вдавливаются в его нижнюю губу.

Итак, во имя свободной и открытой конкуренции в рыночной экономике…

— Будет сделано, — отвечаю я, и он возвращается в свой офис.

Его ручка предательски пощелкивает по бутылке «Экстрим-бальзама» — просто невротическая привычка. По крайней мере, мой менеджер так утверждает.

Исузу по-прежнему обитает в маленьком окошке на экране моего компьютера. Я щелкаю квадратик в углу, и окошко заполняет весь экран. Пикселы достигают предельного размера, картинка превращается в творение пуантилиста. Лицо за гравированным стеклом. Исузу корчит рожи перед зеркалом, за которым я спрятал камеру. Зажимает нос, превращая его в свиной пятачок — в точности так, как я показал, — оттягивает нижние веки, проводит варварские эксперименты с уголками своего рта. Потом складывает руку чашечкой, прикрывая челку. Прижимает ладошку плотнее и сдвигает ее чуть вниз, чтобы на лбу появились морщины, после чего растягивает губы в строгую линию. Позволяет своему лбу снова разгладиться — это сопровождается усмешкой, широкой, почти как у сумасшедшего.

Я бросаю взгляд на собственное отражение и замечаю, что копирую выражение ее лица: улыбка против улыбки, хмурая гримаса против хмурой гримасы. Проверяю часы в нижнем углу экрана. Еще два часа. Еще два часа — здесь, а не там. Еще два часа — без-смысла, без-Исузу — прежде, чем я смогу войти в ту дверь у нее за спиной, взъерошить эти волосы, спросить ее, чем она занималась, пока я был далеко, кивнуть, еще раз кивнуть, усмехнувшись, как самый удачливый вампир на свете.

— Нечего смотреть телевизор за счет компании, — произносит голос у меня за спиной.

Я вздрагиваю и поворачиваюсь. Это сотрудница, у которой должность ниже, а с чувством юмора хуже, чем у меня. Это выражается в форме ее команд — она отдает их так, словно является моим начальником.