В моих глазах – твоя погибель! - Елена Хабарова Страница 3

– Ну вот, – хрипло выговорил каперанг Морозов, разводя руками, в одной из которых был зажат чемоданчик. – Помнишь, ты меня Нельсоном называла? Теперь я точка в точку Нельсон, даже правого глаза лишился. Здравствуй, царица Тамара.

– Да, – пробормотала Тамара, глядя в его единственный серо-голубой глаз и тиская у горла шаль. – Здравствуй, Сашенька.

– Томка, Томочка, – выдохнул каперанг, – до чего же я по тебе соскучился!

И, рванув калитку так, что та слетела с петель, шагнул к Тамаре, облапил ее, прижал к себе, сопя и вздыхая. Тамара бессильно приникла к нему – она забыла медвежью силищу Морозова, который всегда обнимал ее так, словно намеревался переломать ей кости, заплакала тихонько:

– Сашка… я боялась, что тебя убили!

– Били – не добили, – пробурчал Морозов, горячо дыша ей в волосы. – Тома, ты с кем живешь? Ну, живешь с кем, я спрашиваю? Замуж вышла?

Тамара молча повозила головой по шинельному сукну.

– А сынок? Он как? – тихонько спросил Морозов. – Как он, Сан Саныч наш?

– Он тоже здесь, – прошептала Тамара, замирая от этого слова – «наш». – Болеет. Мы жили у подруги, у Ольги Васильевой, а ее зарезал какой-то бандит. Сашка тоже чуть не погиб. С тех пор никак не может оклематься. Плохо нам тут, тяжело!

– Томка! – вскинулся Морозов, отстраняя ее от себя и жадно заглядывая в глаза. – Поехали со мной!

– Куда? – напряглась Тамара.

– На Дальний Восток. В Хабаровск! Я направление получил на Амурскую флотилию. С боевого морфлота меня списали – это ведь только Нельсон мог быть одноглазым адмиралом, а мне даже до контр-адмирала ^[4] дослужиться не судьба. Я едва в петлю не полез с горя, но добрые люди помогли с назначением. И на этом спасибо, речфлот так речфлот, главное, что в борт волна бьет, верно, Томка? В Москве зашел на Спартаковскую, к нам домой, и Люся Абрамец – помнишь ее, ну, такая соседка с первого этажа? – сказала, что ты в Горьком. Я попросил у командования три дня на устройство семейных дел и помчался сюда, надеялся с тобой помириться.

– Люся Абрамец?! – удивилась Тамара. – Как она, жива-здорова?

– Да хорошо! Отлично просто! Дочку родила… правда, помалкивает от кого, но сподобилась ведь! Назвала Люсьеной, курам на смех! Все уши мне про свою Люсьеночку прожужжала, ну прямо соловьем разливалась!

Морозов не стал упоминать о том, что Люся Абрамец, соседка Тамары с первого этажа, соловьем разливалась и прожужжала ему уши также и о докторе Панкратове, который не просто ухаживал за Тамарой, но и жил с ней, в этом доме, в этой квартире, отсюда и на фронт ушел, а с тех пор вестей о нем не было.

Еще четыре года назад Морозов взревел бы от ярости, убежал, хлопнув дверью, напился, поминая неверную жену и ее любовника всеми мыслимыми и немыслимыми словами… А сейчас он только попросил у Люси адрес Тамары.

Морозов слишком много увидел за два годы войны, слишком много испытал и выстрадал. Назначение на речфлот унизило его чрезвычайно, как он ни храбрился. Чтобы как-то перенести это, не спившись или вовсе не застрелившись из табельного оружия, ему нужен был близкий человек рядом, нужно было, ради кого жить, о ком заботиться… Это могли быть жена и сын.

Морозов сомневался, что Тамара окажется одинокой, и совершенно не верил, что она согласится уехать с ним невесть куда, – на какой-то Амур, в какой-то Хабаровск, за десять тысяч верст от Москвы. И он чуть не упал от изумления, когда она вдруг бросилась к нему на шею и залила слезами его шинель, причитая:

– Сашенька, я согласна! Я поеду, поеду! Увези нас с Сашкой отсюда! Увези прямо сейчас!

Да, Тамара была согласна, на все согласна, только бы уехать отсюда, забыть всё, что связывало ее с этим городом с таким безнадежным, таким тягостным названием – Горький. Уехать – и начать всё заново, как будто не было их развода с Морозовым, а вот прямо сейчас он забрал их с Сашкой из роддома – и впереди только счастливая семейная жизнь с их родным, с их единственным сыном.

– Прямо сейчас… – пробормотала Тамара, отчаянно пытаясь заглянуть в это будущее, но не видя в нем ничего, кроме клубящейся зыбкой мути.

– Поехали! – решительно сказал Морозов, нетвердо стоя на ногах от счастья. – Меня ждет машина. Вечером через Арзамас на Москву пойдет специальный поезд, мы должны на него успеть. А завтра уедем в Хабаровск с воинским эшелоном. Бери сына – и вперед.

– Но вещи… – заикнулась было Тамара, но тут же отчаянно махнула рукой. В эту минуту ей наплевать на все на свете вещи, даже на самые дорогие и роскошные, подаренные ей Лозиковым, среди которых, между прочим, были беличья новая шубка, горжетки из чернобурки и соболей, три панбархатных платья и три пары великолепных английских туфель, воистину неисповедимыми путями попавших в Горький в разгар войны!

Она понеслась в дом, поминутно оглядываясь, словно боясь, что Морозов, посланный ей, конечно же, небесами во спасение, вдруг исчезнет, оказавшись обманным видением. Но Морозов не исчезал – он вошел в дом, поднялся вслед за Тамарой по лестнице в спальню – и замер рядом с ней на пороге, увидев Сашу и Женю, которые сидели на кроватях и внимательно смотрели друг на друга, чуть улыбаясь, как будто беседовали о чем-то своем.

Выражение напряженной попытки что-то вспомнить на лице Саши напугало Тамару до потери пульса. Надо было помешать ему во что бы то ни стало!

– Сашенька, смотри, твой папа приехал! – вскричала она. – Сейчас мы быстренько оденемся и уедем с ним далеко-далеко!

– Папа? – Саша изумленно уставился на Морозова. – Ты мой папа? А…

Он запнулся на долю секунды, растянувшуюся для Тамары в мучительный високосный год, во время которого она пережила триста шестьдесят шесть страхов о том, что Сашка сейчас спросит: «А как же папа Витя?» Но он всего лишь спросил:

– А как тебя зовут?

– Меня? Александр Морозов, так же, как и тебя! Мы с тобой оба Сан Санычи! – радостно воскликнул Морозов, похоже, очарованной Сашкой с первого взгляда – как, впрочем, все очаровывались им: все и всегда. – Поедешь со мной и с мамой на Амур, в Хабаровск? Там здорово! Там медведи, тигры…

– А львы? – оживленно вмешалась Женя. – Львы в Хабаровске есть?

– Думаю, что нет, – осторожно ответил Морозов. – Честно говоря, насчет амурской фауны я не большой знаток. Но мы приедем, разберемся во всем тамошнем зверье, – и Сашка тебе напишет, хорошо? В смысле. Мы за него напишем, а тебе мама прочитает наше письмо. Все узнаем, обо всем подробно расскажем… А ты кто такая? Как тебя зовут?

На миг выражение лица Жени стало таким растерянным и жалобным, что сердце Тамары болезненно сжалось, но тут же она собралась с силами и ответила так сухо, как только могла:

– Ее зовут Женя Васильева. Она дочь той самой моей подруги, о которой я только что тебе говорила, помнишь?