Пуповина - Александр Варго Страница 3

– Знаешь, самое поразительное, что именно так хотели назвать меня мои бабушка с дедушкой, – сказал он. – Но родители настояли на «Вове». Арсений? Мне нравится. Я – за.

За ужином Настя все время крутилась – ей не терпелось вернуться в комнату, где ее ждал новый альбом-раскраска. Наконец, запихнув в себя последний кусок котлеты, она убежала, забавно подпрыгивая. Владимир включил телевизор, поймав новостной канал.

– Ты сегодня задумчивый какой-то, – заметила Ирина.

– Правда? Устал немного, – рассеянно ответил Кузнецов, ковырнув вилкой остывающее пюре. Из головы не выходило мокрое от слез личико несчастной бродяжки, которую он снова сегодня встретил.

(папа)

Помедлив, он рассказал все Ирине. Жена отреагировала предсказуемо, впрочем, по его мнению, как и подавляющее большинство людей.

– Какой кошмар, – сказала она, начиная собирать посуду.

И все.

Началась реклама, по окончании которой стали передавать выпуск чрезвычайных происшествий.

Владимир с опустошенным видом отодвинул в сторону почти нетронутую тарелку. Затертая до дыр фраза «какой кошмар» как реакция на шокирующую информацию почему-то всегда вызывала у него скепсис. Сейчас же после слов жены по неизвестной причине он испытал глухое раздражение, отчего даже немного испугался. Что это с ним?

«Ирина, она же ничего не поняла».

Это правда. Она не видела эту кроху, спящую в провонявших тряпках. Она не могла чувствовать то, что чувствовал он, молча глядя, как она с надеждой в глазах тянет к нему свои тоненькие, как палочки, исцарапанные ручонки.

«Успокойся. Ты действительно устал».

Да.

– Ты ничего не поел, – встревоженно сказала Ира, когда он передал ей тарелку.

– Перед выездом на работе чаем с тортом угостили, – соврал Владимир. – Лаборантка одна перед отпуском проставлялась. Извини, что сразу не сказал.

– Ты мне смотри там… тортики с лаборантками…

Кузнецов уже хотел сострить, но его перебил доносящийся с экрана телевизора голос диктора:

– …серьезное ДТП на пересечении улицы Лобачевского и Мичуринского проспекта… карета «Скорой помощи» потеряла управление… несколько раз перевернулась, после чего автомобиль загорелся…

Владимир медленно повернул голову, забыв обо всем на свете. Ира о чем-то спрашивала его, но он не слышал жену.

– …сидевшего рядом с водителем, выбросило через лобовое стекло. Он скончался до приезда своих коллег… Водитель заживо сгорел в машине…

На экране мелькнуло распростертое тело погибшего, под которым темнела лужа крови. Очевидно, во время аварии один кроссовок с бедолаги слетел, и Владимир безмолвно взирал на оставшийся предмет обуви.

Белый спортивный кроссовок.

Сводки жуткого ДТП сменили новости о родителях-садистах, моривших голодом своих детей, но перед его глазами пульсировал кадр, запечатлевший белый кроссовок.

Он выключил телевизор, только сейчас поняв, что Ирина давно ушла с кухни.

Почему ничего не было сказано о ребенке?! О девочке, которую увезла «Скорая»?! Что с ней-то?!

«Ничего. В смысле, ничего страшного» – успокаивающе произнес внутренний голос. «Они отвезли ее в больницу и поехали по другому вызову»…

Конечно. Вполне могло быть и так, но отчего-то эта версия казалась Владимиру неправдоподобно хрупкой, словно шаткий карточный домик. Уж слишком мало времени прошло с тех пор, как ребенка забрали врачи.

Он попытался себя убедить в том, что на каком-то кроссовке свет клином не сошелся (мало ли врачей носят спортивную обувь?), но и это почему-то не успокаивало, все было бесполезно. Так же бесполезно, как и отвечать себе на вопрос, почему его так волнует судьба чужого

(папа!)

ребенка.

– Может, ее никуда и не увозили, – неожиданно вслух произнес он. – Этот колдырь не умер, я просто ошибся, когда щупал у него пульс. Он проснулся и поднял хай, когда увидел, что девочку хотят забра…

«Бред. И тебе об этом известно», – внутренний голос быстро прервал его раздумья.

Лежа в кровати, он неожиданно спросил Ирину:

– Знаешь, мне вот тут недавно подумалось… Если бы мы не могли иметь детей, ты согласилась бы на усыновление?

Жена удивленно взглянула на него.

– Почему ты спрашиваешь? У нас прекрасная дочь. И скоро будет сын!

– Я все понимаю, – мягко сказал Владимир. – И тем не менее. Знаю, ты очень хотела ребенка. Предположим, все эти ЭКО и прочие современные средства забеременеть не дали результата. Как ты думаешь, смогли бы мы?..

– Не знаю, – после недолгого размышления ответила Ирина. – Да, мне жаль этих несчастных малышей в приютах, но, Володя, чужой ребенок всегда будет чужим. Вспомни, с каким трудом нам далась Настюша.

Да, Владимир помнил. Еще бы не помнить – роды Ирины оказались неожиданно сложными, настолько, что даже потребовалось его присутствие.

– Я не уверена, что у меня хватит мужества и силы воли, чтобы относиться к нему как к родному. Не знаю, – повторила она и провела указательным пальцем по груди супруга. – Иди ко мне.

– Настя спит? – полюбопытствовал Кузнецов, но она уже закрыла его рот поцелуем.

21 апреля, среда, 00.25

После секса Ирина завернулась в одеяло и мгновенно уснула. Владимиру снова не спалось. Он проворочался в кровати час, сходил на кухню, попил воды, заглянул в туалет, но, поняв, что его мочевой пузырь еще не готов избавиться от содержимого, уныло вернулся в спальню.

Проклятый кроссовок не выходил из головы.

Неужели девочка тоже погибла при аварии? А если нет, почему о ней не было сказано ни слова в сводках?!

Кузнецов задремал лишь к трем часам утра, и ему приснился странный сон.

Он у себя в операционной комнате. На лице маска, руки в перчатках.

«Ты готов?» – скрипит чей-то неприятный голос. Как будто кто-то вилкой по стеклу водит, и этот невыносимый звук вспарывал мозговое вещество.

– Готов, – хочется крикнуть ему, но из глотки рвется сиплый свист, мало чем отличающийся от мерзкого голоса. Пот застилает глаза, но вытереть некому – он один. За дверью какая-то возня – похоже, подвезли пациента для операции.

Владимир оглядывается на разложенные инструменты, и ему становится не по себе. Вместо скальпеля, зажимов и прочих необходимых приборов для операции на грязном полотенце лежит здоровенный кухонный нож, поблескивая свежей кровью. Владимиру даже чудится, что от крови вьется пар, словно нож только что вынули из еще живой плоти.

Дверь открывается, и к столу не спеша подъезжает каталка. На ней что-то бесформенное, накрытое простыней, сквозь которую проступают грязно-желтые пятна гноя.