Как мне досталась сушеная голова - Роберт Лоуренс Стайн Страница 3

— Марк… Марк… Жуткий шепот усилился.

Я резко сел на кровати, широко открыв глаза, и в непроглядной тьме увидел сидящую у моей кровати Джессику.

— Марк… Марк… — громким шепотом звала она и тянула за рукав пижамы.

Я чуть до потолка не подскочил. Сердце у меня так колотилось, будто готово было выпрыгнуть из груди.

— Это ты? Что ты тут делаешь? Что случилось?

— Мне… мне приснился дурной сон, — заикаясь проговорила она. — И я упала с кровати.

С Джессикой это как минимум раз в неделю случается — она падает с кровати. Мама говорит, что закажет толстую сетку, чтоб она не сваливалась на пол. Или купит ей огромную королевскую двуспальную кровать. Только мне кажется, это все как мертвому припарки. Джессика будет и на царском ложе вертеться еще пуще прежнего и непременно свалится. Чума есть чума — даже когда спит!

— Я хочу пить, — прошептала она, все еще дергая меня за рукав.

Я замычал что-то и отдернул руку.

— Спустись вниз и попей, ты что, грудной ребенок, что ли? — проворчал я.

— Я боюсь. — Она снова схватила меня за руку и потянула что есть силы. — Я без тебя боюсь.

— Джессика… — начал было я и сдался. Чего ругаться попусту? Куда денешься? Если у Джессики плохой сон, все кончается едино: я бреду с ней вниз за стаканом воды.

Я встал с постели и направился к двери. Мы оба остановились перед ночным столиком, где лежала сморщенная голова и в оба глаза зыркала на нас в этой темнотище.

— Мне кажется, из-за этой головы мне приснился страшный сон, — чуть слышно прошептала Джессика.

— Не вали с больной головы на здоровую, — зевая во весь рот, бросил я. — У тебя что ни ночь, то страшный сон. Ты что, забыла? Это от того, что у тебя на чердаке ветер.

— Заткнись! — разозлилась она и пребольно стукнула меня по плечу.

— Будешь драться, не пойду с тобой за водой, — сказал я.

А она протянула пальчик и дотронулась до морщинистой щеки головы:

— Уф! Как замшевая. Совсем на ощупь не кожа.

— И у тебя такой станет, если вот так высушить, — ответил я, отводя со лба головы пучок жестких волос.

— Почему тетя Бенна прислала тебе сморщенную голову, а не мне? — не унималась Джессика.

Я только плечами пожал. — Спроси чего полегче. — Мы на цыпочках прокрались по коридору и повернули к лестнице. — Может, потому что тетя Бенна не помнит тебя? Последний раз, когда она у нас была, ты была вот такая крохотуля. А мне было четыре года.

— Тетя Бенна помнит меня, — не согласилась Джессика.

Вечно бы ей спорить.

— Ну, она, наверное, считает, что девочки не любят сушеные головы.

Мы шли на кухню. Ступеньки поскрипывали под нашими босыми ногами.

— Девочки еще как любят сушеные головы, — возразила Джессика. — Я так люблю. Они такие клевые.

Налил я ей стакан воды и протягиваю. Она отпила, и у нее в горле забулькало.

— Но ты будешь давать мне голову поиграть, договорились? — Ей хоть кол на голове теши — знай свое талдычит. — Поделишься?

— Договорились — жди!

Как это, скажите пожалуйста, можно поделиться сушеной головой? Мы потихоньку поднялись к себе наверх. Я подвел ее к ее комнате и впихнул туда, а сам пошел к себе и залез под одеяло. Зевая, я натянул одеяло до подбородка. Я закрыл глаза, но тут же открыл. Что это за желтоватый свет?

Сначала я подумал, что кто-то включил свет в коридоре. Но, взглянув в ту сторону, откуда он, казалось, льется, я понял, что никакой это не свет. Голова! Да, да. Сушеная голова. Она светилась!

Будто яркие язычки пламени плясали вокруг нее. Таким желтоватым мерцанием. И в этом мерцании угольками горели черные глазищи.

А потом губы — эти тоненькие иссохшие губы с их гнусным оскалом — да, да, эти губы дрогнули. И рот ощерился в жуткой улыбке.