Слуга праха - Энн Райс Страница 3

Ведущий популярного ток-шоу, ничуть не стесняясь, давал слушателям рекомендации по поводу того, как убить президента Соединенных Штатов Америки.

В одной из африканских стран недавно распространился весьма активный вирус, поразивший всех думающих людей. Вирус исчез так же стремительно, как появился, но все, кого он затронул, стали проявлять повышенный интерес к проблеме конца света и пребывали в твердом убеждении, что он может наступить со дня на день. Как выяснилось, существует по меньшей мере три разновидности этого вируса, а в дождевых лесах по всему миру людей подстерегает неисчислимое множество других, не менее опасных.

Эти и сотни подобных им сюрреалистических историй становятся сюжетами ежедневных выпусков новостей и неизбежными темами разговоров между жителями всех цивилизованных стран.

От всего этого, как, впрочем, и от многого другого, я в конце концов сбежал в царство одиночества, тишины, вечных снегов, гигантских деревьев и равнодушно взирающих с высоты на мир крохотных звезд.

Чтобы укрыться здесь на всю зиму, мне пришлось пробраться на джипе сквозь густые леса, которые в память о Фениморе Купере все еще называют «владениями Кожаного Чулка». В машине есть телефон, и при желании, проявив некоторое упорство, по нему можно связаться с внешним миром. Поначалу я хотел выдрать его, что называется, с мясом, но не рискнул, побоявшись повредить машину, поскольку умельцем в таких делах меня не назовешь.

Итак, надеюсь, вы уже поняли, что я отнюдь не глупец, а только лишь ученый. И у меня был план. Я приготовился к густым снегопадам и свисту ветра в единственной металлической трубе над круглым очагом в центре дома. Мне нравится запах книг, аромат горящих дубовых дров, я люблю наблюдать, как изредка падают, кружась, в огонь случайно залетевшие снежинки. Много зим дом исправно выполнял возложенную на него миссию, даря мне все эти удовольствия и позволяя наслаждаться минутами счастья, в которых я так нуждался.

Поначалу тот вечер ничем не отличался от множества других. Лихорадка, как всегда, застала меня врасплох, и я помню, как старательно укладывал в круглом очаге высокую горку дров, чтобы огонь горел подольше, и мне не приходилось постоянно подбрасывать поленья. Даже не знаю, как и когда я умудрился выпить всю воду, стоявшую возле кровати, — наверное, сознание мое помутилось. Помню, как подошел к двери и отодвинул засов, но запереть снова уже не смог… Все остальное теряется в тумане… Возможно, я хотел добраться до джипа.

У меня просто не осталось сил задвинуть засов. Прежде чем заползти обратно в дом, подальше от ледяного чрева зимы, я долго лежал на снегу… Так, во всяком случае, мне казалось.

Все эти подробности всплывают в памяти вместе с ощущением грозящей мне страшной опасности. Долгое и трудное возвращение в постель, к теплу очага совершенно вымотало меня. В незапертую дверь дома ворвался снежный смерч, и я спрятался от него под ворохом шерстяных одеял и лоскутных пледов. В голове крутилась единственная мысль: я должен взять себя в руки, вновь обрести способность ясно мыслить, ибо в противном случае зима полностью завладеет домом, потушит огонь и погубит меня самого.

Обливаясь потом и трясясь в ознобе, от которого не спасали даже одеяла, натянутые до самого подбородка, я наблюдал за круговертью снежинок под скошенными балками крыши, за пылающим в очаге пламенем, где постепенно сгорали и рассыпались углями поленья, отчего сложенная мной пирамида медленно оседала и становилась все ниже и ниже. Суп в котелке выкипел, и до меня донесся запах подгоревшей еды. Снег медленно ложился на столешницу и вскоре покрыл ее полностью.

Я собирался встать, но провалился в сон — тяжелый лихорадочный сон, наполненный странными, лишенными смысла видениями, — потом на мгновение очнулся, как от толчка, резко сел, но тут же упал обратно на постель и вновь погрузился в грезы. Свечи погасли, но огонь в очаге по-прежнему горел. Снежинки кружили по комнате, тонким слоем лежали на столе, на кресле и, по-моему, даже на постели. Я с удовольствием слизнул талый снег с губ, потом принялся собирать его по одеялу и есть с ладони. Меня мучила нестерпимая жажда, хотелось снова впасть в забытье и больше ее не чувствовать.

Должно быть, наступила полночь, когда появился Азриэль.

Не думайте, что он сознательно подгадал время ради драматического эффекта. Нет, ничего подобного. Он брел по снегу, борясь с пронизывающим ветром, и еще издали увидел горящий высоко в горах огонь, искры, вылетающие из трубы, и свет в проеме открытой двери. Все это стало для него ориентиром.

Мой дом — единственный на всю округу. Он узнал об этом из скупых официальных сообщений о моем затворничестве и недосягаемости ни для кого в течение ближайших месяцев.

Я увидел его сразу, как только он возник на пороге. Увидел блестящую гриву черных вьющихся волос и горящие глаза. Он с силой захлопнул дверь, запер ее и быстрым шагом направился ко мне.

Помнится, я сказал ему, что умираю.

— Нет, Джонатан, ты не умрешь, — ответил он.

Азриэль приподнял мою голову, поднес к губам бутылку с водой, и я, измученный лихорадкой, долго пил, не в силах остановиться, и отрывался от горлышка лишь затем, чтобы поблагодарить его за столь благословенный подарок.

— Обычная доброта, — просто сказал он.

Словно в полудреме я наблюдал, как он подкладывает в очаг дрова, смахивает отовсюду снег, а потом бережно собирает разлетевшиеся по комнате бумаги и, опустившись на колени, аккуратно раскладывает их возле огня, чтобы они просохли и удалось спасти хоть что-то. Такое отношение к моим записям было поистине достойно восхищения и привело меня в восторг.

— Ведь это твой труд, твой бесценный труд, — пояснил Азриэль, заметив, что я за ним наблюдаю.

Наконец он снял теплое пальто и остался в свободной рубашке навыпуск. Это означало, что мы в безопасности. Вскоре до меня донесся запах пищи, и я услышал бульканье кипящего куриного бульона.

Как только еда была готова, Азриэль принес мне глиняную миску — я предпочитал пользоваться самой простой деревенской посудой — и велел выпить еще дымящийся бульон, что я послушно и сделал.

Вода и бульон сотворили чудо и постепенно вернули меня к жизни, ведь поначалу сознание мое было затуманено настолько, что я даже не упомянул о небольшой аптечке, хранившейся в белой коробке.

Азриэль сполоснул мое лицо прохладной водой.

Потом он вымыл меня целиком: медленно, терпеливо, бережно переворачивая с боку на бок, и постелил чистые простыни.

— Вот бульон, — сказал он. — Нет-нет, не возражай, ты должен его выпить.

И в течение всего времени, что он возился со мной, Азриэль поил меня водой.

Когда он спросил, велики ли мои запасы и хватит ли воды на его долю, я едва не рассмеялся.

— Боже, конечно, мой друг, — ответил я. — Бери все, что захочешь.

Он жадными глотками утолил жажду и пояснил, что вода — единственное, в чем он нуждается сейчас, когда лестница, ведущая на небеса, вновь исчезла и он брошен на произвол судьбы.