Корабль ночи - Роберт МакКаммон Страница 27

Когда-то здесь нес службу экипаж – часть исправно работающей системы, винтики в страшном оружейном механизме. Как им удавалось день за днем, неделю за неделей сохранять здесь здравый рассудок, оставалось только догадываться. Запахи человеческого тела, пота, сигаретного дыма и мочи, перемешанные с вонью солярки и машинного масла должны были быть поистине невыносимы. Даже сейчас Муру казалось, что он заперт в ловушке, словно подволок и переборки медленно смыкались вокруг него, а сам он шел не вперед, а куда-то вниз. Горло, в котором поначалу просто першило, теперь жгло огнем, а когда он сделал осторожный, медленный вдох, легкие как ошпарило. Он услышал, как Кип надсадно кашлянул – раз, другой.

Очередная выгородка; Кип не остановился, но Мур заглянул в нее. На металлическом столе стоял радиоприемник, с проводов свисали наушники, рядом лежал опрокинутый стул. В углах чернели густые тени, похожие на плотную паутину, они сопротивлялись тонкому копью света. От хлама, плававшего в воде на полу, шел омерзительный запах склепа – сухой, сладковатый. Мур задохнулся, попятился и хотел уже догонять Кипа, как вдруг ему почудилось какое-то движение.

Он замер, прислушиваясь.

Тишину нарушал только плеск воды впереди – это шел по коридору Кип. Эхо множилось, удваивалось, утраивалось, дробилось о переборки. Мур снова осветил радиорубку. В спинку стула ткнулось что– то разбухшее, бесформенное, и он не сразу понял, что и это – растерзанные крысиные трупы. Следом плыли кишки. Крысы? Здесь? Откуда? Забрались через вскрытый люк, привлеченные запахом гнили? Но, как и на палубе, здесь не было ни одной целой крысы. Мура передернуло. Что это? Кто мог это сделать?

Мур задом выбрался из отсека, ощущая липкую грязную воду под ногами, и посветил туда, откуда они пришли. Послышавшийся ему звук доносился из глубины коридора: там что-то двигалось. Мур знал, что это не плод его воображения. Не убирая фонарик, он подождал еще несколько секунд, потом пошел догонять друга.

Кип изучал плававший вокруг хлам: истлевшее обмундирование – сорочки, майки, башмаки; пустые ящики; журнальная картинка – девушка жеманно приподнимает юбку чуть выше бедра. На листке стояла дата: ноябрь 1941 года. Достаточно смело для того времени, подумал Кип. Он хотел пройти дальше, но у него вдруг закружилась голова, и он схватился за железную переборку, чтобы не упасть. Перед глазами поплыли черные круги, в груди горело.

Мур взял его за плечо:

– С тобой все в порядке?

– Сейчас, – хрипло проговорил Кип, пытаясь отдышаться. – Тут очень душно, Дэвид. – Он замотал головой, разгоняя круги перед глазами. – Все, уже лучше.

– Ты можешь идти дальше?

Кип кивнул, глядя вперед. Там, куда не доставали узкие лучи света, тьма была липкой, зловещей, живой. Плесень и ржавчина расписали стены коридора диковинными многоцветными узорами. Лодка прогнила насквозь. Муру чудилось, будто он весь пропитался кишащей микробами грязью; горло саднило, но он постарался подавить кашель. Странно, но ему казалось, что он производит гораздо больше шума, чем следует. Сказывались недостаток кислорода и отвратительные запахи.

Кип весь взмок, пот катился у него из-под мышек и бисеринками выступал на лице. Он вытер лоб тылом ладони, недоумевая, отчего ему так страшно здесь. Это была всего-навсего машина… пусть боевая… но давно ставшая забытым эхом минувшей войны. Дело было не в замкнутом пространстве, не в темноте, не в ощущении, что они похоронены заживо. Нет. Нечто иное, некое шестое чувство, данное ему от рождения, что-то нашептывало сейчас Кипу, стараясь проникнуть в его душу и взбаламутить ее.

Свет фонаря Кипа выхватил из тьмы еще несколько отсеков по обеим сторонам коридора и замер: впереди виднелся задраенный металлический люк.

Ноги медленно, как во сне, понесли Кипа к нему. Оказалось, что люк задраен не так уж плотно: между тяжелой металлической крышкой и переборкой оставалась дюймовая щель. На дороге у Кипа лежал пустой ящик; Кип пинком отшвырнул его в сторону и увидел нечто отвратительное: раздавленную большую крысу. Уцелели только голова и грудь грызуна, задней половины туловища как не бывало; осталась лишь голая кость, словно какая-то тварь жадно обгладывала крысиную тушку.

Уходи, услышал он шепот, и по спине у него пошли мурашки, уходи, пока не поздно.

Мур отошел в сторону и отодвинул остатки зеленой занавеси. Ткань рассыпалась у него в руке. За ней открылись койка, небольшой письменный стол, застеленный заплесневелой промокательной бумагой, и металлические шкафы. На столе в беспорядке лежали книги и бумаги, посреди этого беспорядка громоздилось пресс-папье. Мур поднес его к свету.

Это был тяжелый стеклянный куб с застывшим в центре сокрпионом. На стекле золотом была выгравирована надпись; часть букв стерлась, но кое-что еще можно было прочесть: «ВИЛ Е М КО РИН. СЕНТЯБ Ь 1941». А прямо под надписью виднелся фрагмент свастики.

– Кип, – негромко окликнул Мур, – взгляни-ка.

Кип отвернулся от люка, подошел и обшарил лучом фонаря маленький отсек. Он бегло осмотрел пресс-папье и вернул его Муру.

– По-моему, это была каюта командира, – глухо сказал он. – На твоем месте я оставил бы это себе. Наверное, других трофеев ты с этого чертова корыта не унесешь.

Мур сунул пресс-папье за пазуху. Ему показалось, что он прикоснулся к куску льда.

Кип вернулся к люку, просунул пальцы в щель между металлической крышкой и переборкой и потянул. Заскрежетало железо, но, вопреки ожиданиям Кипа, люк открылся относительно легко. Утирая пот со лба, констебль направил свет в открывшийся проем.

– Дэвид, – севшим вдруг голосом сказал Кип, не трогаясь с места. Он подумал, что Мур его не слышит, и позвал громче.

– Что тут? – Мур стоял рядом с ним, следил за ползущим по настилу лучом.

Они заглядывали в самое сердце лодки – в штурманскую рубку. Под потолком густо переплетались какие-то трубы, шланги, маховики. Множество рычагов и ручек неизвестного назначения, датчиков, циферблатов. В луче фонаря блеснуло стекло. Посреди рубки, окруженный механизмами и приборами с замершими стрелками, стоял штурманский стол. Оборудованием было забито все до последнего дюйма. Оно гроздьями свисало с потолка, теснилось в углах – бесчисленные ряды переключателей, рычагов, маховиков, мертвых циферблатов.

Но, кроме оборудования, здесь было кое-что еще.

Трупы.

По-прежнему на своих постах, послушные давно мертвому командиру, – только форма истрепалась в лохмотья: мертвый экипаж мертвой лодки.

Мумии.

Один, с лицом, полуприкрытым белой вуалью плесени, скрестил перед собой на столе коричневые иссохшие руки; сзади из мрака на свет уставилась ухмыляющаяся безглазая маска – изуродованный череп, костяные проплешины. Здесь – коричневые пустые глазницы, там – дыра вместо сгнившего носа. С пола, на дюйм залитого водой, прямо на них глазел мертвец с широко распяленным ртом и выбитыми зубами. В глубине рубки их было еще больше: они лежали там поодиночке и по несколько сразу, черты одних еще можно было различить, по лицам других расползлась толстая короста серой и желтой плесени. Нехватка кислорода помогла телам сохраниться, мумифицировала их, придала их коже коричневый оттенок и сделала ее похожей на хрупкую корочку. Кожа тесно обтянула кости, темные, бездонные провалы глазниц вели к затвердевшему мозгу. Труп в углу вскидывал мертвые руки к мертвому лицу, словно пытаясь спрятаться от света.