Зеленый рыцарь - Айрис Мердок Страница 27

— Полный абсурд! Чего ради ему озадачиваться враждебными мыслями по отношению к твоей персоне?

— Ты прав. Он вовсе не будет озадачиваться по моему поводу!

— У Лукаса сложный характер, он крайне сдержан, неловок и стеснителен, он совершенно необщителен, короче говоря, мы все привыкли к его странностям, и тебе тоже пора бы привыкнуть. Со мной он бывает порой ужасно грубым, а я не обижаюсь, такой уж у него способ общения! Вспомни, как они близки с Клементом, а мне приходилось слышать, как Лукас и ему грубил напропалую. У него просто вспыльчивая и очень чувствительная натура, только и всего.

— Как-то раз он и со мной обошелся очень грубо.

— Отругал тебя?

— Нет, он ударил меня.

— Правда?! А что ты сделал?

— Не помню.

Разумеется, Харви все хорошо помнил.

— Сколько же тебе тогда было лет?

— Одиннадцать.

— Ну, тебе давно следовало простить его! Но тебе хочется вроде как официального примирения, верно?

— Да, что-то вроде того. Возможно, конечно, меня терзает уязвленное самолюбие. Мне невыносимо думать, что кто-то в этом мире может не любить меня.

— Не беспокойся, у тебя никогда не будет недостатка в любящих людях.

— Похоже, мне придется отказаться от секса, а я ведь еще даже не попробовал.

— С чего вдруг?

— Я теперь калека.

— Харви, мне тоже хочется тебя стукнуть! Ты вовсе не калека! Как можешь ты предаваться такой глупой хандре? Вот Байрон, к примеру, вовсе не отказывался от секса.

— Ох уж мне этот Байрон, моя матушка просто помешана на нем. Но кому захочется брать пример с Байрона? Я лично презираю его. О господи, мне кажется, что в любом случае я ни на что не способен, меня точно парализует при одной мысли об этих вещах, и, вообще, мне хотелось бы оказаться геем.

Беллами также хотелось бы, чтобы Харви оказался геем, но он отбросил это желание, как и все прочие мирские желания.

— Харви, потерпи немного, — осмотрительно ответил он. — В свое время все прояснится само собой, знания снизойдут на тебя, как некое божественное откровение, и ты обретешь уверенность.

— Мне хочется, чтобы я оказался лесбиянкой.

— Харви! Не может быть! — Беллами даже представить не мог, как это можно захотеть быть лесбиянкой.

— А что тут особенного? Мне нравится, как этим занимаются девушки, и, вообще, женское устройство гораздо проще. Я, конечно, не вполне представляю…

Беллами, вовсе не собиравшийся задумываться о женском устройстве, поспешил сменить тему:

— Надеюсь, теперь ты сможешь возобновить занятия, начитывать понемногу классику. По крайней мере, в квартире Эмиля тебе вполне комфортно и спокойно.

— Нет, не смогу. Я не могу думать ни о чем, кроме Флоренции, все мои планы были направлены на Флоренцию, теперь они рухнули… и я опустошен.

Опустив глаза, Беллами сидел, молча терзаясь угрызениями совести.

— Беллами, нет, тут нет никакой твоей вины, в любом случае я прошелся бы по парапету, такой уж я безумный дурак! Послушай, можно, я закажу от тебя такси?

— Извини, у меня нет телефона.

— О, черт, придется прогуляться.

— Нет, оставайся пока здесь. Я схожу и поймаю машину.

Харви уехал. Беллами заплатил за него таксисту и погрузился в грустные размышления. Его удивило то, что Харви сказал о Лукасе. Беллами мало думал о личностных качествах Харви. Более того, возможно, он не думал ни о ком, кроме себя. Что же будет, когда он останется наедине с Господом? Бывал ли он когда-либо по-настоящему счастлив, как Клемент, как Харви до этого несчастного случая? Возможно, в далеком прошлом, когда он работал в социальной сфере, возможно, на каких-то свиданиях с Магнусом. Почему же он бросил ту работу? Потому что увлекся религией, поисками Абсолюта, поисками божественного призвания. Что ж, сейчас, когда он почти достиг желаемой цели, вопрос счастья, в сущности, больше не имеет значения.

Стучавшие в его окно мальчишки теперь колотили дверным кольцом.

Ночью Клемент почти не сомкнул глаз. Когда он дремал, ему снились кошмары. Рано поднявшись, он взглянул на мокрую улицу в сумеречном свете, заполненную рядами медленно ползущих унылых автомобилей. Хорошо еще, что дождь кончился. Он чувствовал себя отвратительно и не мог даже смотреть на еду. Его взгляд то и дело устремлялся к настенным часам. Одежду Клемент выбирал с особой тщательностью. Он должен заехать повидать брата. Беллами позвонил вчера поздно вечером из телефонной будки и сказал, что Лукас «в прекрасной форме» и «никого не желает видеть». Правда, Беллами еще добавил: «Безусловно, с тобой-то он хочет повидаться». У Клемента такой уверенности не было. Но он должен. Если он не поедет, то может свихнуться.

Лукас, будучи «жаворонком», обычно садился за работу около половины седьмого и с ясной головой трудился в полнейшей сосредоточенности. Ранний визит будет нежеланным. Вероятно, стоит подождать часов до десяти или одиннадцати. Или Лукас уже ждет его прихода? Звонил ли он вчера Клементу до того, как разговаривал с Беллами? Конечно, Клемент мог бы и сам позвонить Лукасу прямо сейчас. Но это казалось немыслимым. Лукас не терпел телефонных разговоров, при этом могли возникнуть мерзкие недопонимания или просчеты. Да и Лукас мог попросту заявить, что не желает видеть Клемента. Тогда этот жизненно важный визит превратится в отвратительное, навязчивое вторжение. Клемент решил немного повременить, а потом, прогулявшись до дома Лукаса, зайти к нему около десяти. В конце концов он вышел из дома, зажав под мышкой коричневый бумажный сверток.

Клемент нажал на кнопку дверного звонка. Тишина. Ни звука. «Так, — подумал он, — хозяин решил не отвечать, зная, что это я». Он представил, как Лукас сутулится за столом, дожидаясь, пока Клемент позвонит еще раз, а потом, возможно, и вовсе уйдет. Клемент повторил звонок. Его дыхание стало глубоким и взволнованным. Он представил безжизненное тело Лукаса. Клемент думал, что его брат мог покончить с собой.

Дверь приоткрылась на длину цепочки. Лукас пристально взглянул на Клемента. Сняв цепочку с крючка, он удалился.

Войдя в прихожую, Клемент защелкнул входной замок. В конце коридора маячила открытая дверь гостиной. Клемент вступил в гостиную. Лукас стоял в странной позе возле длинных коричневых бархатных штор, которые, возможно, только что отдернул, открыв вид на садовые деревья с еще мокрой от дождя золотистой листвой. «Он сам мучается», — подумал Клемент.

Лукас перешел к массивному письменному столу, где включенная лампа освещала обычную картину, состоявшую из открытых книг, тетрадей, чернильниц и стеклянного пресс-папье. Сев за стол, он взглянул на Клемента поверх очков, потом снял их и начал полировать лоскутком замши.

«Не хлопнуться бы мне в обморок», — подумал Клемент. Он приблизился к Лукасу и положил на стол коричневый бумажный сверток. Потом, словно побуждаемый внезапной силой, удалился в конец гостиной и, прислонившись к книжным полкам, замер там точно пригвожденный. Лукас с интересом наблюдал за братом. На сверток он даже не взглянул, продолжая хранить молчание.