Красные цепи - Константин Образцов Страница 25

Я вздыхаю, собираю книги и иду к столу заведующей читальным залом.

— Как ваши успехи? Нашли то, что искали? — Татьяна Ивановна, кандидат искусствоведения, интеллигентнейшая пожилая дама, смотрит на меня через отсвечивающие синевой стекла очков в тонкой золотой оправе.

— Увы, — отвечаю я. — Сегодня тоже безуспешно. Прискорбно это признавать, но возможно, я исходил из ложных предпосылок еще в самом начале своей работы.

— Какая жалость, — говорит Татьяна Ивановна, покачивая седыми кудряшками. — А напомните мне, Родион Александрович, какая тема статьи?

— «Символика и метафизическое значение органов человеческого тела в контексте оккультных традиций и эзотерических культов», — без запинки произношу я. — Для университетского сборника.

Татьяна Ивановна принимает у меня книги, делает пометки в формулярах, но я вижу, что она задумалась, и терпеливо стою рядом, ожидая, когда она снова со мной заговорит. Я понимаю, что она грамотный, сильный специалист, опытный библиограф, и как профессионалу ей самой интересно, чтобы мои поиски завершились хоть каким-то положительным результатом.

— А знаете что, — Татьяна Ивановна поднимает на меня взгляд своих голубых глаз, — возьмите-ка «Проблемы мистицизма и мистической символики» Зильберера. У нас есть его неплохое венское издание 1914 года. Если уж вы упомянули про символику, то Зильберер — самое то. А там, может быть, и еще какой-то кончик покажется, за который сможете потянуть. Принести вам?..

Впереди замаячила если не надежда, то во всяком случае возможность для продолжения поисков.

— Спасибо огромное, — сказал я искренне. — Конечно, я возьму.

«Кончик», о котором говорила Татьяна Ивановна, показался уже через полчаса быстрого чтения. Я чуть не застонал от очевидности открывшегося направления дальнейших изысканий, тут же мысленно отругав себя за ограниченность и узость мышления. Впрочем, это просто сказалось долгое отсутствие практики аналитической работы. Подобных интеллектуальных нагрузок я не давал себе уже года три, а о научных или литературных опытах и вовсе забыл лет на пятнадцать. И вот теперь отвыкший от такой деятельности мозг работал, как заржавленный механизм, и конечно, был просто не в состоянии быстро открыть доступ к забытым знаниям, когда-то сваленным в дальних пыльных углах памяти. Прекрасный Герберт Зильберер со своей «Мистической символикой» осветил эти углы ярким светом и стряхнул пыль.

Усталость и гул в голове отступили. Я встал и снова направился к столу.

— Ну и как? — с любопытством спросила Татьяна Ивановна.

— Вы были правы, — улыбаюсь я. — Но боюсь, что теперь мне снова придется вас побеспокоить большим перечнем литературы.

— Я готова, — Татьяна Ивановна явно включилась в азарт поисков следов знаний, едва заметных в тонком прахе времен. Она не знает, что на самом деле мы с ней сейчас идем по другому следу — кровавому и грязному, отпечатавшемуся вполне отчетливо на мокром асфальте дворов-колодцев.

— Мне нужен Альберт Великий и Роджер Бэкон, — говорю я. — Что-нибудь базовое. К ним давайте добавим что-то по герменевтике и еще по алхимии: на ваш выбор, но обязательно с акцентом на прикладном значении алхимической символики. Сможете подобрать?..

— Разумеется, — и с улыбкой победителя Татьяна Ивановна исчезает за дверью хранилища.

Через некоторое время она возвращается, снова выходит и опять возвращается, каждый раз неся в руках высокие стопки книг. Она выкладывает их передо мной, называя каждую с гордостью королевы, представляющей цвет своей гвардии.

— Итак, принимайте. Сначала классика: Альберт Великий «Чудесные тайны натуральной магии» Лионское издание 1786 года, и Роджер Бэкон «Опус тертиум», сравнительно новое издание, но все равно замечательное — Лондон, 1859 год. Дальше: Джамбаттиста делла Порта, три книги: «О небесной физиогномии», «О человеческой физиогномии» и «Натуральная магия», — 1616, 1650 и 1651 годы соответственно. Так, вот еще Корнелий Агриппа фон Неттесгейм, «Оккультная философия в трех книгах». Арнальдо де Виланова «Зеркало алхимии», Блез де Виженер «Трактат об огне и соли» и Освальд Кроллий «Королевская химия». К этому еще Раймонд Луллий «О тайнах природы, или Квинтэссенция», очень редкое венецианское издание 1542 года, и классика: Парацельс «Трактат о трех первоэлементах». И то, что вы просили по герменевтике: «Герметический музей», Лейпциг, 1749 год, Никола Ленгле-Дюфренуа «История герметической философии» и Генрих Кунрат — автор небесспорный, но все же будет полезно посмотреть вот это: «Амфитеатр вечной мудрости». Ну и вот вам в дополнение работы Яна Баптиста ван Гельмонта и Роберта Фладда.

Татьяна Ивановна снова улыбнулась.

— Думаю, тут вам удастся кое-что найти. Только вот мы закрываемся через три часа, но я, конечно же, могу отложить все книги на завтра.

Я изображаю самую обаятельную из всех своих улыбок, понижаю голос и говорю:

— Татьяна Ивановна, а вы не очень торопитесь сегодня домой?..

Через пять часов мой блокнот уже полностью закончился и слегка распух от исписанных желтоватых страниц. Голова отказывалась работать и напоминала фильтр, через который сегодня сначала пропустили черные кровавые потоки информации о вампиризме, а потом — целые декалитры алхимических эликсиров, алкагеста, щелочи, соли и серы. В этом фильтре застряли обрывки понятий, магических символов и терминов пополам с богословскими выкладками, теургическими постулатами и мелкими зеленоватыми камешками из «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста. Долгое отсутствие языковой практики тоже сказывалось нелучшим образом: если тексты на английском, немецком и французском давались сравнительно легко, то итальянский язык уже вызывал затруднения, а сквозь латынь и вовсе приходилось продираться с большим трудом, и в результате я улавливал только общий смысл написанного, не вдаваясь в детали. Татьяна Ивановна терпеливо сидела с книжкой за своим столом и время от времени с интересом посматривала на меня. Желтоватый свет двух наших настольных ламп рассеивал полумрак опустевшего читального зала и не пускал сюда внешнюю влажную тьму, навалившуюся на оконные стекла.

Наконец я отложил в сторону последнюю книгу с ощущением, что если прочитаю еще несколько строк, то просто сойду с ума. Впрочем, в дальнейшем чтении уже не было необходимости. Теперь я точно знал, откуда почерпнул свои убеждения кошмарный ночной потрошитель. Я еще раз пробежал глазами свои последние записи, с многочисленными подчеркиваниями и окруженные множеством восклицательных знаков.

Корнелий Агриппа фон Неттесгейм:

«Следуя словам своего первого учителя, Гермеса Трижды Величайшего, они (алхимики) во всех своих изысканиях опирались на его слова о том, что „то, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу. И всё это только для того, чтобы свершить чудо одного-единственного“. Еще дальше пошел неизвестный нам адепт алхимического делания, уподобивший в своем „Rubeus vinculum“ некоторые человеческие органы основным мировым стихиям: сердце — огню, почки — воде и воздуху и селезенку — земле».