Ритуал - Маркус Хайц Страница 24

Темно-рыжие. Смутное подозрение превратилось почти в уверенность.

— Это первая смерть?

— Как вы и попросили, я занялся нераскрытыми делами за последние три месяца. Ничего. — Показав маленькой «шкоде», которая пыталась его обогнать, большой палец, он беспорядочно обругал водителя.

— Анатолий?!

— Прошу прощения. Я знаю этого идиота. Он должен мне пять тысяч, — пояснил Анатолий. — И в раскрытых смертях по городу я тоже ничего не нашел. Но есть сообщения о нападениях волков, и четыре из них, возможно, подойдут. Все произошли за пределами города, в труднодоступных местностях и были списаны на нападения бешеных зверей. Все жертвы — молодые мужчины, чье исчезновение было замечено не сразу.

Эрик сменил полосу и едва не столкнулся с медленным белым «мерседесом», который отреагировал яростным миганием фар. Его мысли были слишком заняты переменой в повадках твари, которая вдруг убила в центре города, — явно, чтобы привлечь внимание. Обычно оборотни убивали без лишнего шума. Лишь так они могли беспрепятственно преследовать свои цели. Некоторые из них были большими шишками в организованной преступности, другие предпочитали заниматься политикой. Только малая часть довольствовалась существованием без влияния и власти.

По всей видимости, цель этого показательного убийства была в том, чтобы привлечь охотника и заманить его в лопушку. Оставалось неясным, расставлена ли ловушка именно на него. Вполне возможно, твари поджидают кого-то другого. Так или иначе, Эрик не знал, сколько еще существует охотников помимо его семьи, помимо него.

— Что-нибудь про Фова? — спросил он Анатолия.

— Нет никакой информации. Во всяком случае, в Петербурге он как будто не оперирует.

Эрик свернул во двор владения Кастеллей в Петербурге, под колесами заскрипел снег. Фары погасли, потом он выключил мотор. Снова он приехал на принадлежащую его семье виллу и снова не ощущал себя вернувшимся домой. Молча вошел в здание в стиле модерн из лучшей эпохи города и побрел вверх по лестнице. Почему-то чувствовал себя не слишком бодрым и отдохнувшим.

— Спасибо, Анатолий, — сказал он, почти поднявшись на второй этаж. — Можете идти домой. Когда мне что-то понадобится, я вам позвоню.

Кивнув, управляющий исчез за дверью.

Пахло… пахло детством. Остановившись, Эрик даже удивился, насколько запахи виллы в Мюнхене походили на те, что витали во внушительном российском особняке: мастикой для паркета, старым сухим деревом, толикой пыли. Аромат воспоминаний, глубоко въевшийся в стены.

Он увидел, как к нему выходит отец, как крепкая рука с широким шрамом гладит его по голове.

— Папа… ах, папа, — грустно пробормотал он и переступил порог комнаты, которую приготовил для него Анатолий.

Бросив сумку на диван, Эрик стянул с себя одежду и гоним пошел по теплому, согретому огнем в каминах дому.

Он уже четырнадцать лет тут не был. Дрожа от возбуждения, Эрик спустился в подвал и вошел в темный коридор со многими дверями. За первой находилась лаборатория, за второй — арсенал, за третьей… Он остановился перед ней, его пальцы сжались на ручке, и в то же мгновение он мысленно услышал крики матери. Зажмурившись, Эрик толкнул дверь. Он знал, что за комната находится за ней. Дня нее не существовало особого названия, это было всего лишь выложенное кафелем помещение. В нем находились цепи из нержавеющей стали, они свисали с потолка и по стенам. Эрик почти ощущал, как от движения воздуха, легкого сквозняка, возникшего, когда он толкнул дверь, они, закачавшись взад-вперед, зазвякали.

Медленно, очень медленно он открыл глаза и уставился на едва освещенное помещение. Передернувшись от ужаса, стал ждать, произойдет ли что-нибудь. Реальность оставалась милосердно скучной, но воображение было не унять. Оно безжалостно раскрашивало ему то воспоминание, послужившее причиной, почему он так долго держался подальше от Санкт-Петербурга. Внезапно крики матери снова загремели по коридору, предсмертные крики, заглушаемые рычаньем ликантропа, который гнался за ней по подвалу и настиг в выложенном кафелем помещении. Оборотень освободился от цепей, в которые заковал его отец, и в то полнолуние, обезумев от жажды крови, искал жертву, в которую можно было бы вонзить зубы.

Смерть матери не была скорой. Бестия повалила ее на пол и с удовольствие обгладывала ей руку, как поступают с костями хищные звери, и наслаждалась криками беззащитной жертвы, пока игра ей не надоела. Лишь тогда она вырвала его матери горло и, чавкая, напилась ее крови.

Эрик первым обнаружил труп матери, которую едва смог узнать. Тогда он поклялся безжалостно преследовать любых ликантропов, будь то волки или какие другие оборотни. Все они — хищные звери, все одинаковы, пусть даже выглядят безобидными, как злополучная Тина. Нельзя проявлять жалость. С яростью захлопнув дверь, он побежал из подвала, словно мог спастись от картин, которые подбрасывало ему воображение. И при этом доподлинно знал, что их запереть нельзя. Но можно попытаться хотя бы искромсать до неузнаваемости на холсте.

Ворвавшись в кабинет, Эрик открыл бар и налил себе водки. И еще рюмку, и еще.

Алкоголь выпустил на волю горе по отцу, воспоминания о лицах родителей. Охотники, будьте мужчины или женщины, умирают не мирно в постели, а на охоте.

Эрик пил все быстрее. Наконец, когда бутылка на три четверти опустела, видение разорванной матери расплылось в безликой, пульсирующей красноте, с которой он мог заснуть.