Прикосновение смерти - Элмор Леонард Страница 24

— Не знаю. Скорее всего, был мучеником.

— Ну хорошо, мы еще обо всем этом поговорим, а пока иди в ванну и прими душ.

Спустя минут двадцать Ювеналий уже сидел в кресле, в ее махровом халате, босой, с влажными, зачесанными назад волосами.

Пока он мылся, она сменила платье за восемьдесят долларов на обтягивающие джинсы и хлопчатобумажный батник, оставив незастегнутыми две верхние пуговицы, ответила на телефонные звонки Билла Хилла и Арти и расстегнула третью пуговицу, перед тем как Юви вышел из ванны.

Он был Юви, когда она думала о нем, и Ювеналием, когда она с ним разговаривала.

Общаться с ним было легко. Одним словом, непринужденно. По дороге домой она успела сообщить ему многое: о своем бывшем муже Дугласе Уайли, о Билле Хилле, о своей работе с Арти. Казалось, он все понимает с полуслова. Он вообще производил впечатление человека мудрого и в то же время наивного. И еще он выглядел прямо-таки красавцем! Впервые в ее жизни по-настоящему красивый парень не нес всякую ахинею, дабы запудрить ей мозги. Простой в общении, скромный, без всяких приколов… И главное — умеет слушать! Другой ведь слова не даст сказать, все о своем да о своем… Юви от природы такой, или же одиннадцать лет из его тридцати трех, проведенные в ордене францисканцев, наложили свой отпечаток?

Линн включила стиральную машину, куда загрузила его окровавленные сутану, саккос, слаксы, рубашку и носки, затем смыла кровь, засохшую у нее на левой руке. Его кровь…

Она вернулась в гостиную, села в кресло напротив него.

— А как ты стал Ювеналием? — улыбнулась она.

Он вернул улыбку:

— Вообще-то мне нравилось имя Рафаэль и, пожалуй, Антоний. Когда меня принимали в орден, спросили: «А какое еще?» — и дали перечень мужских имен. Я выбрал имя Ювеналий и стал братом Ювеналием.

— А почему ты стал простым монахом, а не священнослужителем?

— Мне казалось, что у меня нет призвания к священнодействию. Кроме того, я пришел к выводу, что, если придется по каким-либо причинам выйти из ордена, будучи монахом, это не будет считаться слишком уж греховным поступком.

— Может быть, тебе вообще не стоило вступать в орден францисканцев?

Ювеналий задумался.

— Линн, понимаешь, все на свете расценивается исключительно сообразно тому, в какой мере оно полезно для человека, — произнес он погодя, глядя прямо ей в глаза. — Одиннадцать лет в ордене не прошли для меня бесследно. Я усвоил, вернее, взял за правило избегать засорения души и ума всякими мелочными житейскими заботами.

— Сильно сказано! — улыбнулась Линн. — А я и без всякого ордена стараюсь так поступать. Вот ты сказал, что святой Чарлз был мучеником. А ты мученик?

— Мученичество — самый верный путь к святости — изжило себя, когда прекратились гонения на христиан, потому что не стало мучителей. Так что я не мученик…

— А может, ты святой?

— Не думаю…

Поразительно! Юви не рассмеялся, не одернул ее, а вот так просто: не думает, да и все тут!

— А я считала мучениками тех, кто истязает свое тело, чтобы оно перестало предъявлять греховные, так сказать, требования. Я читала, что для этого люди изнуряли себя постами, влача полуголодную жизнь, лишали себя сна, проводя ночи бдения, носили грубую и неудобную одежду и обувь, мучили себя тяжким физическим трудом…

— На ранней стадии христианства, — прервал ее Ювеналий, — существовало еще и самобичевание, когда человек до крови хлестал себя бичом, нередко с костяным наконечником, а также ношение власяниц — одежд из грубого конского волоса, которые надевали на голое тело.

— Сдохнуть можно! — покачала головой Линн, доставая из ведерка со льдом на журнальном столике бутылку шампанского «Асти Спуманте». — Ты как насчет шампанского?

— Нормально…

— Ну тогда давай выпьем! Разливай… Не будем умерщвлять свою плоть.

Линн хотела сказать «греховную плоть», но передумала.

— Понимаешь, Линн, — сказал Ювеналий, отхлебнув глоток из бокала, — человек самоистязал себя, но оставался таким же, каким и был, потому что никакие попытки умертвить свою плоть подобными невежественными методами не способны изменить несовершенную природу человека, что, видимо, под силу было только самому Иисусу Христу. — Ювеналий помолчал. — И пожалуй, основателю ордена францисканцев Франциску Ассизскому, в жизни которого, по сути, не было ничего, кроме должного следования евангельскому идеалу и духовному наследию Иисуса Христа, настолько совершенному, что его называют Alter Christus, то есть Второй Христос. Помню, мне было двадцать два, когда я прочитал «Житие святого Франциска Ассизского», где излагались также основы духовности францисканского ордена, поразившие меня.

— Слушай, расскажи мне о Франциске. Я слышала о нем, но мало что знаю. Сколько ему было, когда он умер?

— Сорок пять.

— А я считала, что он дожил до глубокой старости.

— Знаешь, «Гимн Солнцу» — первое стихотворение на итальянском языке, написанное Франциском, — дало толчок развитию поэзии, вдохновило великого Данте. Часто его называют «самым привлекательным святым», личность которого привлекает людей различных взглядов и мировоззрений как среди католиков, так и среди некатоликов и даже среди атеистов.

— Вот видишь! Давай рассказывай, я вся внимание.

— Родился он в 1181 году в городе Ассизи в итальянской провинции Умбрия, в семье купца и торговца тканями Пьетро Бернардоне. При крещении мать дала сыну имя Джованни, то есть Иоанн. Однако отец, бывший в то время в поездке, во Франции, после возвращения домой назвал мальчика Франциском.

— У итальянцев нет такого имени, — сказала Линн. — Или я ошибаюсь?

— Есть похожее по звучанию имя Франческо, но, очевидно, из уважения к стране, с которой отец поддерживал торговые связи, он дал ему имя Франциск, что означает «французик».

— Надо же! — Линн покачала головой. — А что было дальше?

— Учеба в школе не была продолжительной. Когда Франциску исполнилось четырнадцать, отец решил, что школьной премудрости тот уже набрался, чтобы вместе с братом помогать ему в торговле.

— А твой отец не возражал, когда ты подался в монахи?

— Я сирота, я не знаю своих родителей, — вздохнул Ювеналий.

— Получается, сам себя воспитал…

— И вера в Бога, — добавил Ювеналий. — Но вернемся к Франциску. Предводитель и любимец ассизской молодежи, юноша проводил дни в беззаботном веселье, а отец, в общем-то скуповатый, не жалел денег для своего любимого сына.

— Ох уж эти деньги! Английский писатель Сомерсет Моэм сказал, что деньги — это шестое чувство, без которого остальные пять бесполезны.

— А я позволю себе заметить, что состоятельный человек и состоявшийся — не одно и то же. Главное — духовное богатство. Не так ли?