Темное эхо - Ф. Дж. Коттэм Страница 23

Все это так, но Габби, похоже, отнюдь не радовался своей удаче. Следующей ночью он был настолько болен, что рядом с ним за рулеткой сидел врач. Градусник показывал жар за сорок. Кровяное давление побивало все рекорды. С него градом катился пот, он мелко и часто дышал, еле ворочал языком, хотя сделал едва ли пару глотков из бокалов с бесплатной выпивкой, которые цепочкой выстроились возле его локтя. Потреблял он только чистую воду, в которой звякал лед, когда он брался за стакан дрожащей рукой.

И все же Габби выиграл. К окончанию четвертой ночи за игровыми столами он набрал так много фишек, что для их перевозки к кассе пришлось бы позаимствовать тележку. Перед ним высилась разноцветная гора из ярко раскрашенных кружочков слоновой кости. Габби улыбнулся и вынул из кармана смокинга револьвер. Вытряхнул на зеленое сукно все патроны из барабана. Поглядел на окружающих через шесть пустых цилиндрических отверстий. Высунув язык, подмигнул девушке-крупье и при этом выглядел до того похотливым, что она потом неделю не спала. Взял один патрон, вставил его в барабан. Провернул. Взвел курок, уткнул дуло в правый висок и, ухмыляясь, нажал на спуск.

К этому моменту народ отхлынул от столика, — продолжала Сузанна. — Никому не хотелось запачкаться кровью и мозгами Габби Тенча. Но никто не ушел совсем. Им хотелось посмотреть. Славное было времечко в Гаване тридцатых годов. Да к тому же натуры все такие азартные. Тем более что нелегко отвести глаза от человека, который хочет измерить свою удачу до конца.

Итак, он нажал на спусковой крючок. Боек револьвера ударил в пустое гнездо. Габби моргнул, и облачко досады спустилось на его затуманенное от жара чело. Неуклюжими движениями он принялся собирать патроны со стола. В общем и целом он зарядил пять гнезд револьверного барабана. Вновь ухмыльнулся, прокрутил и опять приставил дуло к виску. Кто-то взвизгнул. Он нажал на спуск.

— И боек ударил в пустоту, — сказал я.

Сузанна кивнула.

— Так он повторил пять раз, по числу патронов. Затем вытряхнул их из барабана, собрал все фишки и под аплодисменты ошарашенной публики отправился обналичивать выигрыш.

— Ему здорово повезло.

— Отнюдь, — сказала Сузанна. — Везение к этому не имеет ни малейшего отношения. Пять к одному — да, это везение. Но пять к одному в пятой степени? Такие шансы побить никто не может.

— Значит, у него все патроны были протухшие.

— Так ведь и револьвер был не его собственный. Выяснилось, что он его незаметно стащил из подмышечной кобуры одного гангстерского охранника, который в ту ночь дежурил в зале. Судя по всему, этот Габби умел показывать трюки, настоящие чудеса престидижитации и ловкости рук. Он заплатил полдоллара хозяину водного такси, чтобы тот доставил его на борт яхты. Рулевой потом говорил, что деньги были выброшены на ветер. К этому моменту все верили, что Тенч мог бы по воде пройти к «Тузу пик».

Другими словами, к «Темному эху». Судно просто прикинулось другой яхтой.

Габби Тенч не вернулся в казино следующим вечером. Да и через день тоже. На четвертые сутки до берега стала доноситься шедшая из бухты вонь. В Гаване климат жаркий, и запах разложения дает о себе знать очень быстро и настойчиво. Полиция в сопровождении военных поднялась на борт, подозревая, что их ждет труп жертвы ограбления. Труп действительно имелся. Но Тенча не убивали разбойники. Никого не оказалось на борту, кроме мертвого хозяина. Или по меньшей мере следов чужого присутствия.

Судя по всему, Тенч сел за штурманский столик в капитанской каюте, вставил в рот дуло ракетницы и нажал на спуск. На столешнице перед ним высилась гора долларовых пачек, золотых и серебряных слитков, векселей и даже игровых фишек. Он не удосужился снять смокинг с кружевной сорочкой. Сейчас его мертвое тело раздулось, натянув испачканную потом и желтыми выделениями одежду. В промежутках между пуговицами виднелись валики вздутой, синюшной кожи. Сигнальная ракета не вспыхнула, но вылетела с такой силой, что снесла ему макушку головы. Мозги с прилипшими кусками черепной коробки забрызгали потолок кабины и верхнюю часть задней переборки. Смерть оказалась столь же необъяснимой, как и грязной. Разумеется, ни одного свидетеля или хотя бы предсмертной записки, проливающей свет на причину самоубийства. По всей видимости, Тенч хотел уничтожить собственные останки в адском пламени посреди гаванской бухты, в окружении собранных сокровищ, на борту личного плавучего королевства. Хотя в итоге преуспел лишь в самоистреблении особо пачкотного свойства.

— Вот почему я не смеялась, — заметила Сузанна, — когда ты поделился со мной тем кошмаром или видением по поводу пожара, от которого погиб судовой журнал «Темного эха». Упомянутая тобою сигнальная ракетница напомнила мне об ужасной кончине Габби Тенча.

Я молчал. Говорить было нечего. Да и час поздний. Сигаретный дым полз по небольшому кабинету вопреки усилиям вытяжки, и воздух казался затхлым и мертвым.

— Я вот все думаю, были ли они знакомы… — вдруг добавила Сузанна.

— Кто?

— Сполдинг. Уолтроу. Тенч.

— А откуда Габби Тенч родом?

— Из Нового Орлеана.

— Тогда вряд ли, — решил я. — От Бостона до Нью-Йорка довольно далеко. В те дни, когда еще не имелось гражданской авиации, расстояния были куда значительнее. А Новый Орлеан вообще отстоит на порядочном удалении от обоих городов даже сегодня. Конечно, ты могла бы возразить, дескать, банковское дело и финансовые спекуляции — одного поля ягоды, однако нельзя забывать, что Тенч был профессиональным игроком. Он не только географически был удален от Сполдинга и Уолтроу. В культурном смысле он обретался в иной вселенной.

Однако Сузанна, похоже, и не слушала.

— Все трое ровесники, плюс-минус пару лет. А интересно, может, они во время войны встречались? — Она взглянула на меня, и я почувствовал, какой сейчас последует вывод. — Мартин, война смеется над демографией. У нее нет никакого уважения к классовым или культурным барьерам. Мне бы очень хотелось взглянуть на снимок твоего отца, в смысле фотографию «Иерихонской команды».

Я ничего не ответил и на этот раз.

— Странно.

— То есть?

Сузанна обернулась к радиоприемнику.

— Да ведь они уже это играли. Слышишь? Ту же самую песню играли, только что. Они ее повторяют.

Я узнал эту музыку. Она не напоминала джаз, хотя Сузанна никогда не меняла настройку своего радиоприемника. Эта песня называлась «Когда ломается любовь» и принадлежала группе «Префаб спраут». Ее исполнял несостоявшийся священник по имени Пэдди Макалун. По словам Сузанны, станция почему-то повторяла трансляцию. Действительно странно. Впрочем, после повествования о Габби Тенче эта странность казалась небольшой, как бы домашней. Я подошел к радио и выключил питание. «Думаю, пора спать», — сказал я и обнял Сузанну, ища в ней утешения. Ее волосы пахли дымом, а кожа — застоявшимися духами и многократно переработанным воздухом, которым тебя заставляют дышать на борту самолета. Однако тело оказалось теплым, уступчивым, и прижиматься к нему было одно удовольствие. Я закрыл глаза и в который раз поблагодарил за нее Господа. Да, благодарить надо Бога, а не каких-то там гопников. Тут мне показалось, что из выключенного транзистора на полке донесся одинокий, протяжный аккорд макалуновской баллады. Наверно, я просто ослышался, тем более что Сузанна мягко прижималась, сплетя пальцы у меня на пояснице.