Четыре сезона - Стивен Кинг Страница 23

Но на этот раз случилось нечто совершенно неожиданное: нибольного, ни мертвого человека охранники не нашли. Вообще никого. В пятом блокечетырнадцать камер, семь по одну сторону коридора и семь по другую, и всесовершенно пустые.

Первое предположение Ганьяра, и вполне разумное: произошлаошибка при счете. Поэтому вместо того, чтобы пойти на работу после завтрака,заключенные пятого блока были приведены обратно в камеры, совершенно довольныепроисходящим. Любое нарушение надоевшего распорядка всегда желанно. Двери камероткрылись, заключенные вошли, двери захлопнулись. Какой то клоун крикнул:

– Эй, ребята, сегодня вместо работы по распорядку онанизм?

Беркс:

– Заткнись немедленно, или я тебе сейчас вставлю ума.

Клоун:

– Жене твоей я вставлял, Беркс.

Ганьяр:

– Заткнитесь все немедленно, очень вам рекомендую.

Они с Берксом пошли вдоль коридора, считая всех по головам.Далеко идти не пришлось.

– Это чья камера? – Спросил Ганьяр ночного охранника.

– Энди Дюфресн, – пробормотал охранник, и эти два словапроизвели эффект разорвавшейся бомбы. Надоевший порядок окончательно рухнул.

Во всех фильмах я видел, что как только обнаруживают побег,начинаются завывания сирен и прочие шумовые эффекты. В Шоушенке никогда такогоне происходило. Первое, что сделал Ганьяр, это связался с комендантом.Во-вторых, приказал обыскать тюрьму. В-третьих, предупредил полицию овозможности побега заключенного.

Все это было простое следование инструкции. Не было никогданикакой необходимости обыскивать камеру беглеца, да никто этого и не делал.Зачем попусту тратить время? Вы увидите все ту же надоевшую картину: маленькаякомнатушка с решетками на двери и окне. койкой, ну еще блестящие камушки наподоконнике.

И, конечно, плакат. На этот раз Линда Рондстадт. Открыткапривешена прямо над койкой, на том же самом месте, где одна красавица сменяладругую на протяжении 26 лет. И если бы кто-нибудь заглянул за картинку, егохватил бы удар.

Но это произошло только ночью, спустя двенадцать часов послетого, как обнаружилось отсутствие Энди, и не менее двадцати часов после того,как он совершил побег. Нортон просто взбесился.

Информацию о происходящем в его кабинете я получал все изтого же надежного источника: от старины Честера, натирающего полы вадминистративном корпусе. Только в тот день ему не пришлось полировать ухомзамочную скважину: крики коменданта были слышны по всей тюрьме.

– Вы с ума сошли, Ганьяр! Что вы подразумеваете. когдаговорите, что он «не обнаружен на территории тюрьмы»? Что это значит? Этозначит, что Вы не нашли его! Лучше найдите! Ей-Богу, это будет лучше для Вас! Яэтого хочу, слышите?! Ганьяр что-то ответил.

– Что значит «не в Вашу смену»? Никто не знает, когда этослучилось. И как. И случилось ли вообще. Так вот, в 15.00 он должен быть у меняв офисе, или полетят головы. Уж это я обещаю! И я всегда выполняю своиобещания!

Какая-то реплика Ганьяра, провоцирующая Нортона на настоящийвзрыв.

– Что?! Да Вы посмотрите сюда! Сюда, я говорю! Узнаете?!Рапорт ночной смены пятого блока. Все заключенные на месте! Дюфресн был закрытв камере в девять вечера, и то, что сейчас его там нет – невозможно!невозможно, понимаете? Немедленно его найдите!

Но в 15.00 Энди в офисе Нортона не было. Комендант самоличноворвался в пятый блок, где все мы были заперты на целый день, несколько часовспустя. Задавали ли нам вопросы? Мягко сказано. Мы только тем и занимались вэтот день, что отвечали на бесконечные вопросы нервничающих озлобленныхохранников, которые чувствовали, что им скоро не поздоровится. Все мы говорилиодно и то же: ничего не видели, ничего не слышали. И насколько я знаю, все мыговорили правду. Я в том числе. Все мы сказали слово в слово одно: Энди был наместе, когда запирали камеры и гасили огни. Один парень с невинным видомзаявил, что видел, как Энди пролезает в замочную скважину, и эта фраза стоилаему четырех дней карцера. Нервы у всех были на пределе.

Итак, к нам спустился сам Нортон. Его голубые глазкипобелели от ярости и, казалось, могли бы высекать искры из прутьев решетки. Онсмотрел на нас так, как будто думал, что мы все заодно. Могу спорить, он был вэтом уверен.

Он вошел в камеру Энди и огляделся. Камера была все в том жесостоянии, в каком ее оставил Энди: кровать расстелена, но не похоже, чтобы наней сегодня спали. Камни на подоконнике… но не все. Один, который Энди большевсего любил, он забрал с собой.

– Камни, – прорычал Нортон, сгреб их в охапку и выбросил вокно. Ганьяр вздрогнул, но ничего не сказал. Взгляд Нортона остановился наоткрытке. Линда оглядывалась через плечо, держа руки в задних карманахоблегающих бежевых слаксов. Майка-топ подчеркивала великолепный бюст и нежнуюгладкую кожу с темным калифорнийским загаром. Для Нортона с его баптистскимивоззрениями такая девица была исчадием ада. Глядя на него в эту минуту, явспомнил, как Энди когда-то сказал, что может пройти сквозь картинку и статьрядом с девушкой.

В точности так он и поступил, как Нортон обнаружил паройсекунд позже.

– Какая пакость! – Прошипел комендант, сорвав картинку состены резким жестом.

И обнажил довольно большую зияющую дыру в бетоне, котораябыла скрыта за плакатом. Ганьяр отказался залезать в эту дыру. Нортонприказывал ему – Боже, это надо было слышать, как Нортон во весь голос орал накапитана – а Ганьяр просто отказывался, да и все тут.

– Уволю! – Вопил Нортон. Более всего он напоминал в этотмомент истеричную бабу. Все спокойствие было окончательно утеряно. Шеяпокраснела, на лбу вздулись и пульсировали две вены. – Вы ответите за это, Вы…Вы, француз! Лишитесь работы, и я уж послежу за тем, чтобы ни одна тюрьма вокрестности не приняла такого кретина!

Ганьяр молча протянул коменданту служебный пистолет. С негобыло достаточно. Уже два часа, как закончилась его смена, шел третий час, и всеэто ему порядком надоело. События развивались таким образом, будто исчезновениеЭнди из нашей маленькой семьи толкнуло Нортона на грань ненормальности… Он былпросто сумасшедшим в ту ночь. Двадцать шесть заключенных прислушивались кгрызне Нортона и Ганьяра, пока последний свет падал с тусклого неба, какоебывает поздней зимой. И все мы, долгосрочники, которые видели не раз сменуадминистрации и перепробовали на своей шкуре все новые веяния, все мы сейчасзнали, что с Самуэлем Нортоном случилось то, что инженеры называют критическимнапряжением.

И мне казалось, что я слышу далекий смех Энди Дюфресна.

Нортон наконец получил добровольца из ночной смены, которыйсогласился лезть в дыру, открывшуюся за плакатом. Это был охранник Тремонт,бедняга, который явно не стоял в очереди, когда Господь раздавал мозги.Возможно, ему пригрезилось, что он получит бронзовую звезду или нечто в этомроде. Как выяснилось, это оказалось большой удачей, что в лаз проник человекпримерно того же роста и комплекции, что и Энди. Если бы туда полез охранник столстой задницей, каковых большинство, могу биться об заклад, что он бы торчалтам и поныне.