Раб своей жажды - Том Холланд Страница 22

Войдя в его хирургическую клинику, я несколько отошла от потрясения. Тишину, царившую здесь, после гама переполненных улиц можно было только приветствовать, а воздух, если не считать легчайшего запаха крови, был относительно свеж и чист. Я попросила впустившую меня медсестру сообщить доктору Элиоту о моем прибытии.

— Если вам нужен доктор Элиот, — ответила она, — то вам надо подняться наверх и самой побеспокоить его. Когда он у себя в кабинете, иначе его внимания не привлечешь. Вверх по лестнице, первая дверь налево.

Она повернулась и торопливо ушла, а слова моей благодарности потонули в плаче детей из соседней палаты. Предо мной мелькнули их тела на колченогих кроватях, и дверь захлопнулась. «Время, — подумала я, — особо ценно в таком месте», — и, осознав это, решила сразу подняться по лестнице. На площадке я постучала в дверь, к которой меня направила медсестра. Ответа не было, и я постучала снова. Опять никакого ответа, Поэтому я осторожно повернула ручку и распахнула дверь.

Кабинет, а это явно был он, выглядел приятно. В камине пылал огонь, толстые ковры и глубокие кресла завершали впечатление уютной жизнерадостности. Повсюду стопками громоздились книги, а на стенах были развешаны украшения иноземного, если не сказать экзотического, вида. Самого доктора Элиота не было видно, так что я вошла и огляделась по сторонам. Дальний конец кабинета сильно отличался от остальной част комнаты. По сути он представлял собой химическую лабораторию. Везде виднелись пробирки, трубки, а. на конторке полыхала горелка. Склонившись над этой конторкой, спиной ко мне стоял какой-то человек. Он наверняка слышал, как я вошла, но не обернулся. Вместо этого, как я с некоторым удивлением заметила, он нацелился шприцем себе в руку, тычком вонзил иглу, и шприц начал наполняться потоком пурпурной крови. Затем он осторожно вынул иглу и добавил кровь к какому-то веществу на тарелке.

— Прошу садиться, — сказал доктор Элиот, по-прежнему не оборачиваясь.

Я повиновалась. Пять минут я молча наблюдала за ним, а он изучал получившуюся смесь и делал какие-то пометки. Наконец я услышала, как он, отодвинув стул, нетерпеливо пробормотал:

— Никуда не годится! — и наконец повернулся ко мне лицом.

Тонкие черты его лица кипели поразительной энергией, а глаза проницательно блестели.

— Извините, что заставил вас столько ждать без надобности, — произнес он, гася пламя горелки — при этом словно погасло пламя, озарявшее его лицо и глаза.

Он подошел ко мне и опустился в кресло напротив. От его недавней энергичности не осталось ни малейшего следа — он как будто погрузился в спячку.

— Чем могу быть вам полезен? — поинтересовался он, еле поднимая веки.

— Доктор Элиот, я жена вашего дорогого друга.

— А, — глаза его открылись пошире. — Леди Моуберли?

— Да, — кивнула я, нервно улыбнувшись. — А как вы узнали?

— Боюсь, у меня немного друзей, и еще меньше среди них таких, кто недавно женился. Очень жаль, что мне не удалось побывать у вас на свадьбе.

— Вы ведь были тогда в Индии?

— Я вернулся около шести месяцев назад. Я писал Джорджу по возвращении, но он был занят государственными делами. Как я понимаю, он стал важным человеком.

— Да.

Видимо, что-то проскользнуло в моем голосе, какая-то отчаянная нотка, ибо доктор Элиот внезапно взглянул на меня с интересом и наклонился вперед.

— У вас проблема? — спросил он. — Леди Моуберли, скажите, с Джорджем что-то случилось?

Я попыталась собраться с духом.

— Доктор Элиот, — выговорила я наконец, — боюсь, что Джорджа, может, уже нет в живых!

— Нет в живых? — Он ничем не выдал тех горьких чувств, которые охватили его при этом известии, но выражение его лица вновь стало бдительным, как и раньше, а глаза заблестели, изучая меня. — Но это только опасения. Вы не уверены в его смерти?

— Он пропал, доктор Элиот.

— Пропал? И давно?

— Почти с неделю.

— Вы сообщили в Скотланд-Ярд? — нахмурился доктор Элиот.

Я мотнула головой.

— Почему?

— Есть обстоятельства, доктор Элиот. Особые… обстоятельства.

Он медленно кивнул:

— Итак, из-за этих обстоятельств вы пришли ко мне?

— Да.

— Могу спросить, почему?

— Джордж всегда говорил о вас. Он высоко ценил ваши способности.

— Под способностями Джордж имел в виду те мои логические фокусы, которые я демонстрировал в университете, чтобы произвести на него и бедного Рутвена впечатление?

Он не стал ждать, пока я отвечу, а вдруг замотал головой:

— Сейчас я этим не занимаюсь. Нет, нет! Это были детские игры, пустая трата времени!

— Почему же детские игры, — запротестовала я, — если они помогут вернуть мне Джорджа?

Доктор Элиот сардонически улыбнулся:

— Боюсь, вы несколько преувеличиваете мои способности, леди Моуберли!

— Зачем вы так говорите? О вас ходили легенды, я сама слышала, как вы раскрывали тайны, ставившие в тупик полицию!

Доктор Элиот подпер подбородок кончиками пальцев — похоже, он вновь впал в спячку.

— Мы были большими друзьями — ваш муж, Рутвен и я, — сообщил он. — Но после Кембриджа наши пути разошлись. Рутвен стал блестящим дипломатом, Моуберли увлекся политикой, а я… а я, леди Моуберли, осознал, что я не такой великий гений, каким себя всегда считал. Вскоре открыл и то, что логические фокусы, столь впечатлявшие Моуберли, всего-навсего видимость. Короче, я начал учиться скромности.

— Понятно, — пробормотала я, хотя мне ничего не было понятно, и спросила, что научило его скромности.

— Профессор в Эдинбурге. Доктор Джозеф Белл, — ответил он. — Я учился у него, чтобы продолжить свои исследовательские работы. У профессора Белла был такой же дар, как и у меня, ибо он мог определить основные черты характера человека с первого взгляда. Профессор использовал свой талант для объяснения студентам принципов диагноза. Мне, однако, он преподал иной урок, ибо знал, что мои способности к дедукции очень велики, поэтому меня он предупредил о противоположном, о том, что дедукция может быть логична, но не всегда верна. Он побуждал меня к проявлению моих талантов, и, хотя я частенько оказывался прав, иногда я весьма сильно заблуждался.

«Это вам урок, — предупреждал он меня. — Всегда помните о том, что вы упустили. Помните о том, что вы не смогли признать, о чем вы не отважились помыслить».