Новый год плюс Бесконечность - Сергей Челяев Страница 22

Кто-то говорит: жалость унижает. Кто-то утверждает, напротив — она возвышает и делает достойным любви. Последнее, видимо, и произошло с юной и мечтательной Мари, и это было, конечно же, истинное чудо.

Пожалев несчастную куклу, она, по-видимому, каким-то образом сумела вдохнуть в нее жизнь, пробудила в дремлющем сознании щелкунчика искру чувства и ощущения самого себя. И кукла, согретая любовью, заботой и жалостью, чуть ли не в буквальном смысле ожила. Беда лишь в том, что жалость — слишком уютная норка для паразитирования и непременно следующего обмана. И коли в эту благоприятную среду попадает завистливая и жадная душонка, она немедленно начинает расцветать буйным цветом под лучами любви и ласки, как дикая крапива, вдруг ни с того ни с сего окруженная заботой и вниманием чудака-садовода.

В результате внутри куклы проснулась крыса. А крыса всегда ищет выхода наружу, в какой бы кромешной тьме она ни обреталась. План был составлен быстро, благо у всякого волшебства, даже самого что ни на есть справедливейшего, всегда найдется оборотная и не слишком-то приглядная сторона.

Крысиная душа, утратив оболочку, неожиданно почувствовала возможность попробовать ее сменить. Благо потребность жрать, рвать и терзать за время пребывания в деревянном футляре куклы нимало не унялась, а лишь дремала под спудом заклятья, набираясь новых сил для ненависти и терпеливо поджидая удобного случая. Волшебство, увеличив ее страдания, приумножило стократно и амбиции. Крыса теперь возжелала быть человеком, и наивная молодая девушка должна была стать верным средством и орудием к достижению коварной цели монстра.

Хитрая крыса быстро смекнула, что Мари — девица на выданье. И крысиная душа в кукольном теле сумела понемногу приворожить чистое и простодушное сердце. Это случилось из-за того, что, будучи заколдованной, крыса сама теперь источала отчетливый и неотразимый запах волшебства. Мало кто знает, что заколдованный может и сам стать волшебником, поскольку колдовство — штука заразная и обратимая. Именно это и случилось с крысом.

Оставалось лишь дождаться жениха, благо девушка была уже сговорена с серьезным и скромным молодым человеком из хорошей семьи. Сама Мари крысу не прельщала, против этого рьяно противилась вся ее мужская сущность. Завладев телесной оболочкой баронета Монтага, на котором в доме советника сходились в итоге все темы семейных разговоров в последние месяцы перед помолвкой, крыса надеялась развернуться во всю ширь. И первым делом злобный щелкунчик намеревался покончить с главной опасностью, могущей помешать ему в самую последнюю минуту. В доме по-прежнему оставались подлые мыши, которые бдительно следили за каждым его шагом, если так можно сказать о неприметных движениях злобной и расчетливой души. И щелкунчик опасался, что приглядывают за ним вовсе не обычные грызуны, а умные и опытные стражи, способные помешать исполнению всех его планов.

Пока же все складывалось удачно.

Крыса полностью поработила душу девушки, предварительно наслав на нее волшебную лихорадку. Рассорила ее с женихом, лишив того рассудительности и внутреннего покоя. Заколдовала его пронырливого и подозрительного слугу, воспользовавшись смутными словами собственного заклятья, запечатленными в ее мозгу, несмотря на всю осторожность волшебника. Усыпила бдительность домашних слуг и крестного Дроссельмейера, который отчего-то очень не нравился крысе. Она подсознательно чуяла в нем могущественного и опасного противника. Затем даже умудрилась поймать и загрызть, благо нынешние зубы позволяли это как нельзя лучше, неосторожно приблизившегося к ней придворного крыса-заговорщика, спешно примчавшегося в дом Штальбаумов не иначе как по отчаянному вызову мышиных шпионов. Мыши чуяли беду, но они не сумеют справиться с ним в одиночку, полагал крыс. Знали это и обеспокоенные мыши, и поэтому под елкой в эту ночь состоялся настоящий военный совет.

В нем приняли участие Арчи в образе куклы, ловкий и пронырливый мышонок, неожиданно и очень вовремя проснувшийся в кресле Пьер — удивительное дело, он, оказывается, о многом догадывался и сам! — и крестный Дроссельмейер, неожиданно отворивший двери елочного зала в самый разгар жарких дебатов о том, как противостоять страшному убийце-оборотню. Вадим, на которого вдруг навалилось болезненное забытье и усталость, слушал вполуха и с трудом отвечал на вопросы.

Все надеялись, что щелкунчик, сменивший тело, сегодня весь день будет отдыхать после превращения и готовиться к решительному штурму родителей Мари на следующее утро. Их обещал взять под присмотр крестный Дроссельмейер. Верный Пьер вызвался охранять хозяина, ныне пребывающего в теле зубастой куклы, а также коллегу Арчи. Последнему решил попробовать помочь умный мышонок, знающий от давешнего волшебника некоторые приемы, как управиться с плененным крысом. Арчи считал, что некоторые заклинания могут иметь и обратную силу или хотя бы содержать в себе намек на таковую.

Споры и разговоры затянулись почти до утра, но, несмотря на это, все разошлись спать в приподнятом настроении. Даже Вадим, плохо понимавший происходящее и готовый каждую минуту впасть в черное глухое отчаяние, теперь полагал, что отныне у них, возможно, появилась надежда. Однако очень скоро его куда-то унесли. И утро он встретил уже на теплой и уютной девичьей постельке под ласковое и заботливое воркование проснувшейся Мари.

Завтрак прошел как обычно — в веселом оживлении предвкушаемого новогоднего веселья, обсуждении ожидаемых подарков и фасонов праздничных платьев и маскарадных костюмов. Баронет против обыкновения много шутил, сыпал комплиментами родителям, перемигивался с Луизой и пообещал Фрицу совместно обсудить диспозицию предстоящей военной кампании. Ее великий домашний полководец планировал затеять уже в первый день Нового года, чтобы застать беспечного и самоуверенного врага врасплох. Кампания обещала быть весьма успешной, и баронет блистал остроумием, бросая изредка внимательные и серьезные взгляды на Мари.

Видя это, девушка поторопилась удалиться из-за стола под благовидным предлогом. Едва вернувшись в свою комнату, Мари в слезах бросилась на кровать, сгребя в охапку подушку и милого друга-щелкунчика. Вадим, впервые очутившись в женских объятиях при столь странных обстоятельствах, испытывал целую гамму противоречивых чувств, но, увы, ни одно из них не имело хоть сколько-нибудь физического свойства! А уж о том, что творилось в его душе, лучше и не гадать!