Ужин в раю - Александр Уваров Страница 21

— Кстати, пространство сознания. Если я правильно понял, сознание — это разум плюс душа?

Ангел задумался на минуту. Сорвал травинку и, прикусив зубами, стал грызть её, медленно, меланхолично, растянув губы, чтобы не обрезаться о жёсткие, шершавые края, и время от времени сплёвывая на песок зелёную кашицу.

— Режется… — пробормотал он. — Весна, вроде, а трава подсохла уже… Что ж с ней летом то будет? И как её коровы едят?

— Так у них и зубы другие, — ответил я. — Приспособленные… Так правильно я понял?

— Термин «душа» — условный, — сказал ангел. — Это же не некое серебристое облачко, возносящееся в эмпиреи, не истеричный призрак в драной простыне и даже не чертёж тела. И, представь себе, вовсе не копия твоего сознания. Да, сознание больше, чем душа. Вместе со смертью тела умирает и разум. А иногда он умирает и прежде тела. Твой, например, умер сегодня. Но ты же ещё жив? Не так ли? Сознание состоит из многих компонентов. Ты назвал только два. Их больше. Гораздо больше. Но душа — единственный неуничтожимый компонент сознания.

— Бессмертный?

— Ну… Можно сказать и так. Функционирование души связано с функционированием материи. Но не определяется им. Это — единственный внеэнтропийный компонент твоего «Я». Ты, наверное, спросишь: «А как же удалось этого достичь?»

— А как же удалось этого достичь? — спросил я.

— Альтернативное энергоснабжение…

Он догрыз травинку, сплюнув последнюю порцию кашицы на песок.

— Кроме хранилища резервных копий система, именуемая «душой», работает и как анализатор информации, альтернативный разуму, и как система активного сбора данных о состоянии окружающей индивидуум среды, и как альтернативная управляющая система. И сразу замечу, что функции её отнюдь не исчерпываются вышеприведённым списком. Но самое главное — данная система запитывается по схеме двойного энергоснабжения.

— Запитывается?

— Ах, да! Технарский термин. Некоторых коробит. Иные даже возмущаются.

Ангел сорвал ещё одну травинку, но грызть её уже не стал, а просто теребил в руках. Потом медленно растёр в ладонях.

— Снизу вот травинка серебристая. А сверху зелёная. Тёмно-зелёная. Малахитовая прямо…

Он же волновался! Ангел…

Мне и самому показалось это странным. Пришелец из горних сфер, служитель Господа, могущественный посланец небес — и вдруг… Волнение?

Вот так — лежит на берегу тихой лесной речушки, затерянной в неведомой среднерусской глуши, объясняет безумному, жалкому человечку основы устройства человеческой же примитивной душонки — и при том волнуется, словно показания даёт на Страшном Суде… Или просто боится проговориться?

И зачем туман такой напускать? «Не исчерпывается»…

— На меня вот поп один даже с кулаками полез. «Не смей» кричал «ирод, творение Божье с шестерёнками мешать!» Нервный батюшка оказался… По счастью, до главного то мы с ним и не дошли. А то бы мне точно по морде от него досталось.

— До главного?

— Ну да. Предназначение души. Эх, давай-ка я искупаюсь сначала. А то похолодает ближе к вечеру — так в воду и не влезешь. А потом к разговору нашему вернёмся.

— А что, ангелы холода боятся?

— Боятся. Инвентарь от холода из строя выходит.

И он выразительно похлопал себя по животу.

— Не слишком то ты инвентарь свой жалел, — сказал я. — Я уж успел заметить… На складе под расписку брал? Компенсацию платить не заставят завхозы твои небесные?

Он промолчал. Как видно, намёк на самокастрацию особого успеха не возымел.

Впрочем, я уже успел заметить, что иронию он или вообще не воспринимает, или же воспринимает слишком серьёзно и соответственно реагирует.

И именно тогда я впервые обратил внимание на одну чрезвычайно интересную деталь: ангельский юмор (если таковой вообще когда-либо существовал, а не был лишь очередным проявлением дурного его лицедейства) всегда и неизменно принимал формы какого-то неожиданно возникающей агрессивной истерии; умный и тонкий сарказм его речей непрестанно срывался в самое грязное и непристойное шутовство, которое, в свою очередь, весьма часто переходило в припадок (похожий на эпилептический), в продолжении которого речи ангела становились откровенно бессвязными и бредовыми, а то и просто превращались в бессмысленный (по крайней мере, бессмысленный для меня) набор звуков.

Но и в том и в другом случае (даже в самых безумных припадках своих) он постоянно находился в состоянии глубокого самопогружения, словно бы всё происходившее вокруг него, и всё было исходившее от него, и всё, что творилось с ним самим было лишь слабым отзвуком его собственных страстей (не знаю уж, творческих или деструктивных), бушевавших внутри него и разрывавших на части сознание этого чистого, непорочного, высшего существа.

Он встал и, вышагивая медленно и важно, высоко поднимая и поджимая ноги, словно большая, неуклюжая, нелепая, растолстевшая цапля, неведомо каким образом объявившаяся на тихом этом речном берегу, побрёл по холодному уже песку к кромке потемневшей под вечер воды.

И, глядя на него, подумал я вдруг, что вот так и произойдёт у меня на глаза какое-нибудь чудо Господне. Произойдёт просто и буднично. Без анонсов, восторженных толп, жрецов, аплодисментов, белых голубей, слетающих с неба и ослепительных нимбов, без непорочных дев и развязных апостолов, пространно и вполне доступно объясняющих непросвещённой и умственно отсталой публике все аспекты происходящего чудесного явления («Обратите внимание — без малейшего напряжения Христос превращает воду в вино!.. Дамочка, подвиньтесь! Из второго ряда не видно. Прошу подсветить софитом, публике не видны подробности! Кстати, обратите внимание — какая сложная химическая реакция! Сколько задействовано реагентов!.. Не жуй, сопляк, когда сам Господь для тебя бормотуху готовит! Никакого уважения к Сыну Божьему! Не дай Бог с такой молодёжью до Страшного суда дожить!..Ах, в какой форме Господь! В какой он чудесной физической форме! Он затратил так много сил на этот удивительный, неповторимый эксперимент… Что? Ты тоже на дому гонишь? Заткнись и не гони!.. И при этом пульс у Него бьётся так же ровно и спокойно, как и в тот далёкий теперь уже день, когда начал Он сотворение грёбаной этой Вселенной! Аплодисменты, дамы и господа!!»)

Нет, казалось мне, что ничего подобного не будет. А просто ступит ангел на грифельно-тёмную воду реки — и пойдёт, пойдёт по воде, шлёпая ногами и дрожа от холода. И, дойдя до противоположного берега, развернётся и побредёт обратно.

И я может быть даже и не замечу, что за Чудо произошло у меня на глазах. Разве только посочувствую ангелу, который не может просто окунутся с головой в речную воду, а обречён лишь творить никому не нужные чудеса.

Но чудеса его были, видно, иного рода. Хождение по воде в их число явно не входило.

Вода его не держала. Она плеснула ему по ногам и охватила их быстрым своим потоком.