Песнь серафимов - Энн Райс Страница 21

Запах алкоголя витал над этой горестной картиной. Запах пивного солода. За окном проезжали машины. Через квартал прогрохотал трамвай.

Тоби прошел в комнату и долго сидел там, держа лютню на коленях.

Почему он не догадался, что это может случиться? Зачем оставил с ней Джейкоба и Эмили? Господи боже, неужели он не видел, к чему все идет? Джейкобу было всего десять. Как же, ради всего святого, Тоби допустил такое?

Он виноват во всем Тоби не сомневался. Мать могла убить себя — да, об этом он думал, да простит его Господь. Может быть, именно об этом он молился в соборе. Но чтобы умерли его брат и сестра? Он снова задохнулся. На миг ему показалось, что он никогда не сможет дышать. Он поднялся и только тогда сумел сделать вдох, превратившийся в сухое беззвучное рыдание.

Тоби обвел равнодушным взглядом мерзкую квартиру с безобразной разнородной мебелью, старый дубовый стол и дешевые стулья, расписанные цветами. Весь мир показался ему грязным и серым, он ощутил тревогу, а затем — нарастающий ужас.

Сердце тяжело колотилось. Тоби посмотрел на репродукции в уродливых рамках (он сам купил эту ерунду в аптеке), висевшие на оклеенных обоями стенах. Он посмотрел на тонкие занавески, которые тоже купил сам, на дешевенькие белые жалюзи за ними.

Ему не хотелось входить в спальню, где висела картинка с ангелом-хранителем. Он чувствовал, что разорвет ее в клочки, если увидит. Никогда больше, никогда-никогда он не станет смотреть на такое.

Вслед за болью пришло уныние. Уныние приходит, когда боль нельзя заглушить. Оно окутало все, куда бы он ни кинул взгляд, и такие абстракции, как душевная теплота и любовь, казались теперь нереальными, навсегда исчезнувшими, пока он сидел среди этих руин и уродства.

Тоби просидел там три часа, и время от времени он слышал, как включается телефонный автоответчик. Ему звонила Лиона. Он понимал, что не сможет с ней поговорить. Он понимал, что никогда не сможет посмотреть на нее, поговорить с ней, рассказать ей о том, что случилось.

Он не молился. Он не думал о молитве. Ему не пришло в голову поговорить с ангелом, стоявшим у него за плечом, или с Господом, которому он молился несколько часов назад. Он больше не увидит живыми своих брата и сестру, мать, отца и всех остальных, кого он знал. Вот о чем он думал. Они мертвы, навсегда мертвы. Он ни во что не верил. Если бы в тот миг перед ним кто-нибудь появился, как хотелось сделать его ангелу-хранителю, и сказал: «Ты обязательно снова увидишь их», Тоби в ярости плюнул бы ему в лицо.

Весь день он провел в квартире с мертвецами, лежавшими рядом. Он не закрывал дверь в ванную и в комнаты, потому что ему не хотелось, чтобы тела оставались одни. Это казалось ему знаком чудовищного неуважения.

Лиона позвонила еще два раза. На втором звонке Тоби задремал и не понял, наяву или во сне слышал его.

Потом он провалился в глубокий сон, лежа на диване, а проснувшись, на миг забыл, что случилось. Он думал, что все живы и все идет по-прежнему. Но правда сейчас же обрушилась на него с силой парового молота.

Он переоделся в блейзер и защитного цвета штаны, собрал свою лучшую одежду. Запихнул вещи в чемодан, который мать брала с собой в больницу, когда ей приходило время рожать. Выгреб из тайников наличные.

Поцеловал младшего брата. Закатав рукав, опустил руку в оскверненную ванну и вместо поцелуя коснулся пальцами щеки сестры. Затем поцеловал в плечо мать. На глаза ему попались четки. Она не читала молитвы, умирая. Четки просто валялись, брошенные на скомканном покрывале, забытые.

Тоби поднял четки, отнес в ванную и подержал под проточной водой, пока они не отмылись. Затем высушил их полотенцем и положил в карман.

Теперь все выглядело совершенно мертвым, совершенно пустым. Запаха тлена не было, но они точно были мертвы. Окаменевшее лицо матери притягивало Тоби. Тело Джейкоба на полу казалось высохшим и сморщенным.

Тоби развернулся, чтобы уйти, но вернулся к своему письменному столу. Ему захотелось взять с собой две книги — молитвенник и книгу брата Паскаля Паренте «Ангелы».

Я наблюдал за ним. Я смотрел на это с искренним интересом.

Тоби затолкнул свои драгоценные книги в распухший чемодан. Он подумал и о других любимых книгах о религии, например о «Житиях святых», однако для них уже не было места.

Он поехал в центр на трамвае и у первой же гостиницы взял такси до аэропорта.

Всего раз он подумал о том, чтобы позвонить в полицию и сообщить о случившемся. Но он ощутил такой приступ гнева, что сразу выбросил эту мысль из головы.

Тоби отправился в Нью-Йорк. Никто не найдет его в Нью-Йорке, решил он.

В самолете он цеплялся за лютню, как будто с ней могло что-нибудь случиться. Он неотрывно смотрел в иллюминатор и был так глубоко несчастен, что казалось, в жизни уже никогда не будет ни единого проблеска радости.

Он напевал себе под нос мелодии самых любимых песен, но они больше не имели никакого смысла. Он слышал какофонию, как будто бесы из преисподней устроили жуткий концерт, чтобы свести его с ума. Он шепотом разговаривал сам с собой, стараясь заглушить этот адский шум. Он опускал руку в карман, нащупывал четки и произносил слова молитвы, но не задумывался над их смыслом.

— Радуйся, благодатная Мария, — шептал он, — ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Это просто слова, думал он. Он не мог представить себе вечность.

Когда стюардесса спросила, не хочет ли он прохладительных напитков, Тоби ответил: «Кто-нибудь их похоронит». Стюардесса налила ему кока-колу со льдом. Он не спал. До Нью-Йорка было всего два с половиной часа лета, однако самолет кружил гораздо дольше, прежде чем они приземлились.

Тоби думал о матери. Что он мог сделать? Куда он мог ее поместить? Мысленно он лихорадочно выискивал подходящие места, врачей, какой-то способ, любой способ, чтобы выиграть время и спасти всех. Может быть, он действовал недостаточно быстро, недостаточно разумно. Может быть, ему надо было рассказать обо всем учителям в школе.

Теперь это неважно, напомнил он себе.

Был вечер. Темные громады зданий Ист-Сайда выглядели какими-то потусторонними. Один только шум города ошеломил Тоби. Он окружал его в раздолбанном такси, ударял в уши на светофорах. Водитель за толстой пластиковой перегородкой казался призраком.

Он постучал по пластику и сказал шоферу, что ему нужна недорогая гостиница. Он опасался, что таксист посмотрит на него, как на ребенка, и отвезет в полицию. Тоби не сознавал, что при росте в шесть футов и четыре дюйма и с мрачным выражением лица он совсем не похож на ребенка. Гостиница оказалась не так плоха, как он ожидал.

Он помнил об опасностях большого города, вышагивая по улицам в поисках работы. Лютню он нес с собой.

Он вспоминал дни, когда был совсем маленьким, когда возвращался домой и заставал обоих родителей пьяными. Его отец был плохим полицейским, все это знали. Родственникам матери не удалось обуздать ее мужа. Только его собственная мать умоляла сына лучше относиться к жене и детям.