Кассандра - Сергей Пономаренко Страница 21

— Похоже, наверху идет дождь — уровень воды все поднимается. Может, вернемся, пока не поздно? — поделился опасениями с девушкой.

— Здесь не ходят кругами: если идешь вперед, то иди до последнего. — Даже интонация, с какой говорила девушка, показалась ему зловещей, он еще больше обеспокоился. Она добавила, не меняя интонации: — Наверху дождя нет, здесь свои прибамбасы. Скоро ты с ними познакомишься поближе, думаю, они тебе понравятся.

«Сомневаюсь, чтобы мне здесь что-нибудь понравилось, кроме выхода на поверхность».

Вскоре его сомнения оправдались — ход катастрофически сузился — до размеров метровой трубы, по которой можно было передвигаться лишь на четвереньках. Ксана, не останавливаясь, втиснулась в этот лаз, а ему ничего не оставалось, как последовать за ней. При этом он переживал приступ панического страха. Конечно, он мог выматериться и повернуть назад, но боялся показать девушке свой страх, да и не был уверен, что найдет выход наружу. Продолжая мысленно материться, он толкал впереди себя свой вдруг ставший невероятно тяжелым прорезиненный мешок с вещами, сбивая коленки, которые стали скрипеть, как шестеренки без смазки. Под руками он ощущал грязь, которая в его воображении превратилась в дерьмо. Узкий лаз давил своими стенами, заставляя ощущать нехватку кислорода, — ему вдруг стало трудно дышать. Его охватил ужас, какой возникает в замкнутом пространстве, он предположил, что так бывает, когда живьем оказываешься в гробу, глубоко закопанном в землю, и почувствовал, что задыхается, а лаз, уменьшившись в диаметре до невероятных размеров, уже физически сдавливал его.

Клаустрофобия вызвала панику, которая рвалась наружу, заставляя забыть о стыде и мужском достоинстве. Ужас его положения состоял в том, что повернуть назад он не мог, так как развернуться в узкой трубе было невозможно, разве что ползти назад по-рачьи. А впереди все нарастал какой-то шум, который все больше ассоциировался с грохотом бешеного потока воды.

«Это конец!» — От страха у него оборвалось сердце, но он механически продолжал ползти вперед. Он уже не сомневался, что на поверхности идет дождь и вода устремилась в дренаж, что скоро она заполнит все вокруг, а он окажется как бы в мышеловке.

«Я глупец! Взрослый человек, а полез в эту трубу с дерьмом, в компании с сумасшедшей самоубийцей. Что мне здесь надо? Кассандра? Да я ее не знал и знать не хочу! Похоже, я сам свихнулся, занявшись картинами сумасшедшего художника», — мысленно ругал он себя, продолжая обреченно ползти вперед, чуть не тычась лицом в прорезиненный зад девушки, когда она замедляла движение. Вдруг Ксана остановилась — впереди уже вовсю ревела вода, мощно куда-то устремляясь.

«Вот и все. Сейчас она оценит ситуацию и скомандует двигаться назад, но сил у меня уже нет, так что лучше умереть здесь. К чему эти потуги, попытки спастись, пятясь назад? Они ни к чему не приведут!»

Но девушка изогнулась, и в следующее мгновение Леонид увидел в свете налобного фонарика лишь ее ноги.

«Она стоит! Труба закончилась!» — обрадовался он и вскоре стоял рядом с ней, выпрямившись во весь рост, свободный в движениях, ощущая от этого блаженство и мгновенно забыв об ужасе, испытанном в трубе.

Они оказались в громадном колодце, уходившем вверх метров на двадцать, по стенам которого каскадами стекала хрустально-прозрачная вода, наподобие необычного водопада. Было ощущение, что они оказались на дне гигантского стакана. Как бы ни был настроен против этого подземного путешествия Леонид, но вид необычного зрелища его захватил, ушли в небытие все трудности и страхи. А обилие влаги в воздухе оглушило своей свежестью. Дышалось необычайно легко, и он не мог надышаться — так обжора не в силах оторваться от лакомого блюда.

— Красиво, — только и смог он вымолвить, любуясь видом бесконечно падающей воды.

Ему не верилось, что сейчас он находится в самом центре мегаполиса, что наверху дергаются в пробках автомобили, решают свои проблемы люди, любят, женятся, разводятся, умирают, а здесь завораживающее рукотворное чудо, созданное совсем для других, утилитарных целей, не для того, чтобы им любоваться, но, черт возьми, это было очень красиво, просто великолепно!

Теперь, вспоминая встреченные натеки слизи на стенах, известковые рисунки, он безоговорочно воспринял их красоту. Его охватило желание вернуться туда, чтобы спокойно, без спешки, в тишине любоваться красотой их форм и расцветок, не задумываясь о сути. Так порой он любовался удивительной красотой незнакомых девушек, женщин, не пытаясь узнать, что скрывается за ней. «Красота в чистом виде» — вынес он свое определение и пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. Решил, что в следующий раз обязательно возьмет…

Тут поймал себя на мысли: неужели он готов вновь спуститься сюда, терпеть все эти неудобства и даже опасности? Ведь угроза заполнения дренажки водой во время дождя вполне реальна. Возможно, рассказы о громадных крысах основаны на фактах, а встретить здесь изголодавшую крысиную стаю… И сразу себя одернул — вот рядом стоит хрупкая девчушка, много раз сюда спускавшаяся, и не страдает от подобных страхов, а он, сильный взрослый мужчина, теряется перед мифическими опасностями.

Ощущение восторга от увиденного заполонило его, и происходящее приобрело другой, «розовый» оттенок, словно спала пелена с глаз и бесследно исчезли все страхи, фобии, мрачные предчувствия. Необычное состояние его опьянило, приятно закружило голову. Во всем теле он ощущал легкость, сравнимую разве что с невесомостью, ему захотелось петь, хотя он страдал отсутствием голоса и слуха, танцевать, поддаваясь ритмам незримой музыки, звучащей только для него. Его кровь бурлила от желания сделать что-нибудь хорошее, доброе. Но он не смог раскрепоститься и лишь громко воскликнул:

— Боже, как мне сейчас хорошо!

Он не мог описать своего состояния, такое с ним иногда случалось, когда сталкивался с чем-то очень знакомым, казалось, давно забытым, неожиданно всплывшими в памяти картинками детства, юности.

Вот ему пять лет, он с мамой идет в больницу навестить отца, воздух напоен запахами цветущей сирени, а он пытается сделать пищалку из небольшого зеленого стручка желтой акации, одновременно гоняясь за своей тенью. А вот он играет с такими же малышами, как и он, в войну, а в качестве солдат у них жучки: черные, красные с пятнышками, и танк — жук-рогач, который никак не хочет ползти в нужную сторону. Или в жаркий летний день, когда кажется, что от зноя плавится асфальт, а движущиеся автомобили поднимают в воздух облака пыли, он идет, счастливый, отрешившись от всего, воспринимая лишь идущую рядом и что-то ему оживленно рассказывающую девушку, свою первую юношескую любовь. На ней легкое светлое платье в горошек… Рядовые дни прошлого, ничем тогда не примечательные, но сейчас они оглушали, пьянили и волновали.

С этого момента для него остановилось время, и он уже не замечал «радикулитных» переходов, прочих неудобств подземелья. Встретили они и крысу, обычных размеров, их не испугавшуюся, деловито прошмыгнувшую у них под ногами. Теперь уже Леонид то и дело замедлялся, любуясь подземными произведениями искусства: кальцитовыми натеками на стенах, потолке в виде игольчатых, ежикоподобных сталактитов. Его поразили тонкие хрупкие сталактитики, ломающиеся от легкого прикосновения. Их сплетения создавали картинки, словно корни деревьев. В то же время они были строго направлены, и казалось, что их рисовал ветер, сквозняк — явление, здесь невозможное. Леонид громко восторгался, находясь в состоянии эйфории.