Двенадцать - Джастин Кронин Страница 20

Гилдеру не было суждено умирать так, как его отцу. Совсем наоборот. БАС, боковой амиотрофический склероз, больше известный под названием болезни Лу-Герига. В первую очередь отказывают основные моторные функции, мышцы сводит судорогой, и начинается их деградация, а затем идет потеря речи и глотательного рефлекса. Неожиданные приступы смеха или плача были загадкой для врачей, никто в точности не знал, почему это происходит. В любом случае он будет умирать под аппаратом искусственного дыхания, с совершенно неподвижным телом, не в состоянии ни пошевелиться, ни говорить. Хуже всего то, что способности мыслить и рассуждать никак не пострадают. В отличие от отца, у которого первым стал отказывать мозг, Гилдеру придется прожить все этапы этой деградации в полном сознании. Живой мертвец в компании какой-нибудь мрачной медсестры.

Он отчетливо понимал, что, услышав диагноз, испытал глубочайший и длительный шок. Это было единственное объяснение перед самим собой за ту глупость, которую он затеял с Шоной. Хотя наверняка это и имя-то не настоящее. Уже два года Гилдер встречался с ней, каждый второй вторник месяца, всегда в квартире, предоставленной ее работодателями. Темнокожая и худощавая, с раскосыми азиатскими глазами, молодая, в дочери ему годится. Однако она привлекла его не этим. Он бы предпочел женщину постарше. Сначала он нашел ее через телефон службы, но после определенного испытательного срока ему разрешили звонить ей напрямую. В первый раз он разнервничался, будто мальчишка-студент. Он уже достаточно долго не общался с женщинами и даже боялся, что не сможет достойно проявить себя. Глупый страх, как оказалось. Девушке быстро удалось добиться того, чтобы он расслабился, взяв инициативу в свои руки. Ритуал был одинаков, каждый раз. Гилдер звонил в дверь, раздавалось пищание замка, он подымался наверх, где она уже ждала его у открытой двери, натянув радостную улыбку на лицо и черное вечернее платье на тело. Под платьем было настоящее сокровище эротики, из кружев и шелка. Несколько приятных фраз, какие могли бы сказать друг другу любовники во время ежедневного свидания, конверт с наличными, украдкой ложащийся на полку, и сразу к делу. Гилдер всегда раздевался первым, потом смотрел, как раздевается она, позволяя вечернему платью упасть на пол, будто занавесу, а затем царственно ступая вперед. Она занималась с ним любовью с энтузиазмом, который не выглядел ни искусственным, ни профессиональным, и в эти короткие минуты Гилдер обретал безмятежность ума, сравниться с которой не могло ничто в его жизни. В момент его оргазма Шона произносила его имя, снова и снова, будто теряя голос от убедительно изображаемого женского удовлетворения. Гилдер, казалось, купался в этих звуках и ощущениях, катался, будто серфер, оседлавший волну на пустынном побережье.

«Почему я не могу видеться с тобой чаще, – все время спрашивала она его после. – Тебе нравится, как я все делаю? Может, чего-то еще хочешь? Мне хочется быть твоей единственной, Гилдер».

«Мне очень нравится, – отвечал он, поглаживая ее шелковистые волосы. – Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой».

Он о ней вообще ничего не знал. По крайней мере реальных фактов. Однако в те недели, после того как он узнал свой диагноз, единственным утешением для его ума была абсурдная мысль о том, что он влюблен в нее. Воспоминания об этих моментах заставляли его стыдиться, да и психологический подтекст был вполне очевиден. Он не хотел умереть в одиночестве. Однако в моменты их свиданий он был абсолютно уверен в этой влюбленности. Он был безумно, безнадежно влюблен. Возможно ли, что Шона разделяет его чувства? Правду ли она говорила, что хочет, чтобы он был у нее единственным? Ведь то, что они делали и говорили друг другу, не может быть ложью. Они возносились туда, куда могут попасть лишь те, кто действительно связан друг с другом.

Так, раз за разом, пока он не довел себя до такого состояния, что не мог думать ни о чем, кроме Шоны. Решил, что надо ей что-то подарить – знак его любви. Что-нибудь дорогое, соразмерное его чувствам. Драгоценность. Это должна быть драгоценность. Не какая-нибудь новая штучка из магазина, нет, нечто личное. Браслет его матери, с алмазами. Воодушевленный своим решением, он завернул коробочку от Тиффани в серебристую бумагу и поехал к дому Шоны. Не вторник, но это не имеет значения. То, что он чувствовал, никому не под силу планировать. Он позвонил и стал ждать. Шли минуты, и это было странно. Шона всегда очень быстро отзывалась на звонок. Он позвонил снова. На этот раз в динамике послышался шум, а затем он услышал ее голос.

– Привет?

– Это Хорос.

Пауза.

– У меня тебя нет в списке. Точно? Может, я ошиблась. Ты звонил?

– У меня кое-что для тебя.

Ни звука в динамике.

– Погоди немного, – послышалось после паузы.

Прошла еще пара минут. Гилдер услышал шаги на лестнице. Может, замок не работает. Шона решила спуститься и открыть сама. Однако на улицу вышла не Шона. Мужчина. Лет шестидесяти, лысый, крепкого сложения, с заплывшим лицом русского гангстера, в мятом костюме в полоску и распущенным галстуком. Ситуация была очевидна, но в тогдашнем возбужденном состоянии рассудок Гилдера не осознал ее. Мужчина вышел, едва глянув на Гилдера по пути.