Змеиный перевал - Брэм Стокер Страница 20

Но затем на смену им пришли сомнения. Снова передо мной являлась незнакомка на вершине холма, но на этот раз она ждала кого-то другого, и тень разочарования скользила по ее красивому лицу при виде меня. Во сне я опускался на колени у ее ног, признавался в любви, но наталкивался на холодный, твердый взгляд. Потом я снова взбирался на холм, но никак не мог достичь вершины — а когда, наконец, попадал туда, она была пуста. Затем я спешил по странной тропе — вокруг простирались труднопреодолимые места: высокие заснеженные пики, суровые скалы, резко уходящие в пропасть утесы, темный, мрачный лес внезапно окружал меня, а потом я терялся на залитых солнцем равнинах, тщетно пытаясь отыскать ее — ту самую, единственную, но не мог вспомнить ее имя. И этот кошмар представлялся реальностью, потому что, собственно говоря, я и не знал, как ее зовут.

Я не раз просыпался в агонии и ужасе, смешение боли и наслаждения превратило мои сны в мучение — пока я не погрузился в глубокий сон без сновидений, который так восхваляет Платон в своей «Апологии Сократа».

Я проснулся с ощущением, что еще слишком рано вставать, и не мог понять, что меня разбудило, но затем услышал стук в дверь. Когда я открыл ее, передо мной стоял Энди с кепкой в руке.

Привет, Энди! Что ты тут делаешь? — спросил я.

Прошу пардона, сэр, но я тока что ездил с мистером Сатерлендом и так понял, что вы собирались опосля того на прогулку, и надо ли мне подвезти вас. Так вот я пришел, чтобы вы сказали, что да как.

О да, конечно! — воскликнул я, вспоминая планы, которые обсуждались накануне.

Можа, вы распорядитесь, чтобы моя белая кобыла малость передохнула опосля и попаслась тута. Нам же через несколько дней везти вас в Вестпорт.

Хорошо, Энди, смотри сам, как это лучше устроить. Что-то еще?

Это все, — он кивнул, а потом ухмыльнулся и добавил: — Можа, вам свезет, и попадется симпатичное болото, как гулять станете.

Ступай, Энди, — заявил я. — Хватит уже! Сколько можно? — Без свидетелей я наконец мог выразить свой протест прямо.

Он добродушно улыбнулся во весь рот и пошел прочь. Но, едва сделав несколько шагов, обернулся и с предельной серьезностью сказал:

Как я поеду на Ноккалтекрор, надо ли мне доставить от вас какое сообщение для мисс Норы?

О, иди уже! — отмахнулся я. — Какое еще сообщение, если я в жизни не видел эту девушку?

Он многозначительно подмигнул, пожал плечами и пошел по коридору прочь, а я с облегчением вернулся в постель. Только позже, когда я оказался рядом с Нокнакаром, меня поразила странность того, что Энди оставил мне также послание для своего отца, хотя я ни слова не говорил о том, что пойду в ту сторону, — я вообще никому об этом не говорил, лишь рассуждал о «прогулке по окрестностям» и желании «осмотреть новые места». Очевидно, Энди был уверен, что я непременно вернусь на тот холм, и это вызвало у меня раздражение, словно он разоблачил меня, буквально прочитал мои потаенные мысли. Однако я доставил его послание старику, выпил предложенное мне молоко — типичный жест гостеприимства на ферме в Западной Ирландии. А затем самым непринужденным образом я последовал дальше — к вершине холма.

Я брел не спеша, по дороге сворачивал то вправо, то влево. Периодически я останавливался, чтобы рассмотреть заинтересовавший меня объект, разглядывал скалы, переворачивал камни, обнаруживая под ними бледных червей и разбегающихся насекомых. Концом трости я раздвигал растения, обращал внимание на странные дыры в земле — некоторые явно были норами мелких животных, другие оставались для меня необъяснимыми. На самом деле все это было чистым лицемерием, безвредным и незначительным самообманом, потому что фауна и флора Нокнакара не только не привлекала меня, но и казалась довольно отвратительной.

По мере приближения к вершине холма сердце мое стучало все сильнее и скорее, мной овладевала робость, конечности двигались медленнее, а зрение и слух как будто ослабевали. Мне доводилось уже переживать подобное состояние — например, перед первой дракой в школе или перед первым публичным выступлением в дискуссионном обществе. Такое чувство — или, точнее, некое притупление чувств — не смертельно, я знал это по опыту, в этом знании — преимущество и сила прожитых лет.

Итак, я поднимался на холм. На этот раз я не насвистывал, не напевал, не производил никакого нарочитого шума — я был слишком взволнован, чтобы устраивать такие игры. Наконец я на вершине — совершенно один! Разочарование накатило на меня, как волна, — разочарование и облегчение. Я посмотрел на часы и подумал, что пришел слишком рано. Вчера я встретил тут девушку примерно в три часа дня, а сейчас было намного меньше. Вероятно, у меня в распоряжении изрядный запас времени, так что можно осмотреть Нокнакар гораздо подробнее, чем я предполагал. Незнакомка вчера спускалась по восточному склону, значит, и поднимется, скорее всего, с той же стороны — если вообще придет. А поскольку я не хотел тревожить ее, начать осмотр местности я решил с западной стороны. Соответственно я прошел вниз полпути по этому склону, а затем занялся изучением тайн природы, присматриваясь к обитателям холма, растительности, камням и прочим феноменам.

Никогда прежде проведенные часы не казались мне столь бесконечно долгими. Сперва я был исполнен терпения, но постепенно оно уступало место беспокойству, со временем переходящему в отчаяние. Периодически я испытывал трудно преодолимое желание броситься на вершину холма и закричать, хотя отдавал себе отчет в том, насколько дурацкая и бессмысленная идея взывать в пустоту, не зная, к какому дому, коттеджу или хижине в окрестностях я обращаюсь. Затем нетерпение мое стало сдерживаться ощущением нелепости; чем больше я обдумывал свои поступки и чувства, тем увереннее направлял абстрактное волнение в сторону конкретных действий — и тогда ясно видел, какой смех вызовут мои попытки найти незнакомку у всех местных жителей. Подумать только: расспрашивать о девушке, имени которой я не знаю, с целью, которую не могу разумно объяснить!

Я старался сосредоточиться на чем-нибудь — пересчитать листья травы на определенном участке склона. К несчастью, я не испытывал ни голода, ни жажды, которые могли бы отчасти занять мои мысли. Я из последних сил держался первоначального решения не подниматься на вершину до трех часов пополудни, но находил приятным сам факт, что мне удается не утратить твердость духа и не поддаться соблазну.

Несмотря на все душевные терзания, в основном воображаемые, я гордился своим мужеством и решимостью, когда наконец позволил себе подняться до вершины — и там я увидел мою прекрасную незнакомку. Она сидела на краю открытой площадки у обрыва, и первое, что она сказала после формального приветствия, было:

Я провела здесь почти два часа и мне пора идти домой! Я думала, чем таким увлекательным вы заняты на холме — вероятно, вы ботаник?

О нет!

Геолог?

Нет!

Натуралист?

Нет.

Она прекратила расспросы и покраснела, возможно, решив, что проявляет неуместную настойчивость.