Вампир Лестат - Энн Райс Страница 20

Но я не в силах был остановиться. Подбежав к окну, яотодвинул щеколду и, распахнув маленькую тяжелую створку, стал смотреть назвезды. Мне невыносимо было видеть их. Невыносимо было видеть абсолютнуюпустоту, слышать абсолютную тишину и сознавать абсолютное отсутствиекакого-либо ответа. Когда Никола оттащил меня от окна и захлопнул створку, язарычал словно дикий зверь.

– Все будет хорошо, – снова и снова повторял он.

Кто-то уже барабанил в дверь. Оказалось, что это хозяинкабачка, прибежавший узнать, в чем дело, и возмущенный нашим поведением.

– Утром тебе станет легче, – продолжал уговариватьменя Никола. – Тебе необходимо поспать.

Своим шумом мы перебудили всех, но я все никак не могуспокоиться. Продолжая издавать все тот же стон, я бросился вон из кабачка ипомчался по деревенской улице, а потом вверх по склону в сторону замка. Николаследовал за мной по пятам, безуспешно пытаясь остановить меня. Вбежав в воротазамка, я устремился в свою комнату.

– Ты должен поспать! Сейчас это все, что тебенужно, – в отчаянии повторял Никола.

Я лежал, прислонившись спиной к стене, зажав руками уши ибез конца выкрикивая: «О-о-о-о»…

– Утром, – снова сказал Никола, – тебе станетлучше.

Но утром я не почувствовал себя лучше.

Не стало мне легче и к вечеру. Напротив, с наступлениемтемноты мое состояние еще более ухудшилось.

Я ходил, говорил, жестикулировал как вполне разумныйчеловек, но в действительности я был не в себе. Меня трясло, зубы мои стучали,и я никак не мог справиться с этим. На все, что меня окружало, я смотрел снескрываемым ужасом. Темнота наводила на меня страх, так же как и старинноеоружие и доспехи, находившиеся в большом зале. Я не мог отвести взгляд от цепаи булавы, которые брал с собой, когда охотился на волков, я пристальновсматривался в лица своих братьев, и во всем, что меня окружало, в форме ицвете вещей, в освещении и тенях я видел только одно: смерть. Но не ту смерть,какой она представлялась мне прежде, а ту, сущность которой я понял толькотеперь. Настоящую смерть, абсолютную и неизбежную, неотвратимую и непредоставляющую никаких решений!

В этом невыносимом, чрезвычайно возбужденном состоянии ярешился на нечто такое, чего никогда бы не осмелился сделать прежде.Обратившись ко всем, кто меня окружал, я без всякой жалости начал задавать имвопросы.

– Разве ты веришь в Бога? – спросил я своего братаАвгустина. – И как же можешь ты жить, если не веришь?

– А ты? Веришь ли ты хоть во что-нибудь? –обратился я к своему слепому отцу. – И если суждено тебе сейчас умереть,что надеешься ты увидеть там – Бога или тьму? Ответь же мне!

– Ты безумен! Ты всегда был ненормальным! –закричал на меня отец. – Убирайся вон из этого дома! Ты всех нас сведешь сума!

Он поднялся на ноги, что было для него, слепого калеки,делом нелегким, и швырнул в меня кубок. Конечно же, он промахнулся.

Я не осмеливался взглянуть на мать. Я не посмел подойти кней. Я не хотел причинять ей страдания вопросами. Поэтому я снова бросилсябежать вниз по склону в сторону кабачка. В тот момент я не мог вспоминать ополяне ведьм и ни за что на свете не согласился бы оказаться на том краюдеревни, который был ближе к ней. Я сжал руками голову и закрыл глаза.«Убирайтесь!» – кричал я мыслям о тех, кто умер, так ничего и не поняв.

На следующий день дела обстояли не лучше. Не изменилосьничего и к концу недели. Я пил, ел, спал, но все время моего бодрствования былонаполнено беспредельным ужасом и невыносимой болью. Отправившись к деревенскомусвященнику, я спросил его, действительно ли он верит в то, что тело Христовонаходится в алтаре храма на Святой земле. Услышав сбивчивые ответы и увидев вего глазах страх, я покинул его в еще большем отчаянии, чем прежде.

– Но как можете вы жить, как можете дышать, двигаться,делать что-то, если знаете, что не существует никакого объяснения? – вярости обратился я ко всем.

И тогда Никола сказал, что, возможно, музыка поможет мнепочувствовать себя лучше и что он сыграет для меня на скрипке.

Я опасался, что музыка подействует на меня слишком сильно.Однако мы все же вышли в сад, и там, под лучами яркого солнца, Никола сталиграть для меня одну за другой все известные ему мелодии. Я сидел, обхвативруками колени и стуча зубами, несмотря на то что солнце пригревало довольносильно. Никола стоял передо мной, забыв, казалось, обо всем и полностью отдавсебя во власть волшебных звуков, льющихся из-под его смычка и наполнявших сад иокрестные долины. Солнечные лучи ослепительным сиянием отражались от маленькогополированного корпуса скрипки. Окончив играть, Никола обнял меня, и мы долгосидели молча, прижавшись друг к другу, а потом он тихо прошептал мне в ухо:

– Лестат, поверь мне, это пройдет.

– Поиграй для меня еще, – попросил я его. –Музыка так чиста и невинна.

Никола с улыбкой кивнул. Безумцам ни в чем нельзяотказывать.

Я прекрасно понимал, что это не пройдет и ничто не заставитменя забыться. Но в то же время я испытывал чувство беспредельной благодарностиза восхитительную музыку, дарившую мне сознание того, что в мире ужаса и хаосаеще возможно существование подобной красоты.

Невозможно что-либо понять, невозможно что-либо изменить, ноостается возможность создавать столь прекрасную музыку. Такое же чувствоблагодарности я испытал, увидев, как танцуют деревенские ребятишки, каквзлетают вверх их руки и сгибаются колени, как, повинуясь ритму, раскачиваютсяи кружатся тела в такт исполняемым песням. Глядя на них, я не смог удержатьсяот слез.

Я бросился в церковь, упал на колени и, всматриваясь ввеличественные древние статуи, в великолепно выполненные носы, уши и пальцырук, в выражение лиц, в складки одежд, я вновь испытал то же чувствоблагодарности и снова не мог не разрыдаться.

Во всяком случае, у нас еще остается подобная красота, думаля. И это поистине благодать.

Но ничто природное, естественное отныне не казалось мнепрекрасным. Один вид огромного дерева, сиротливо стоящего посреди поля, способенбыл вызвать во мне дрожь и заставить кричать. Сад должен быть наполнен музыкой.

А теперь позвольте мне открыть вам маленькую тайну:поверьте, у меня это так никогда и не прошло.