Сын палача - Вадим Сухачевский Страница 2

Отчеканив: «Есть!» — Любочка строевым вышагала из кабинета.

Когда Огурцов снова снимал трубку, тяжелой она казалась, как горюч-камень.

* * *

О побеге Викентия-младшего народный комиссар Лаврентий Павлович Берия, однако, уже был осведомлен. Повышать голос на капитана Огурцова он не стал — не его был стиль, — а лишь зловеще-тихо проговорил в трубку:

— Поймать чего бы то ни стоило. Головой у меня отвечаешь. — И, не дожидаясь ответного «есть!», дал отбой.

А знал он об этом побеге из отчета, куда более подробного, чем та докладная, полученная капитаном Огурцовым. В частности, в этом отчете говорилось, что этот сучонок-палачонок не просто удрал, а перед тем голыми руками задушил волкодава, получил пулю в спину, раненый, обезоружил одного сержанта внутренней охраны (уже, к одобрению наркома, расстрелянного за разгильдяйство), выбил зубы другому (сейчас находящемуся под следствием) и лишь после этого был таков.

Да, выучка, однако, у паренька! Не то что у этих засранцев-сержантов.

Но Лаврентия Павловича задел не столько факт, что сержанты охраны там такие поносники, сколько то, что и с волкодавом этот волчонок вмиг расправился. «Небось нач. лагеря не только у охранников и у зэков, но и у собак жратву приворовывает, вот они у него и эдакие с недокорма», — заключил для себя народный комиссар.

Он взял трубку и спросил:

— Кто там, в порту Ванино, сейчас начальник пересыльного лагеря?

— Капитан Заяц!

— Зайца этого, — приказал нарком, — немедленно спецрейсом доставить сюда. — И, положив трубку, прошипел: — Заяц, понимаешь!.. Заяц!..

Побег недобитого палачонка был особенно досаден после сов. секретного донесения, которое как раз сейчас лежало у товарища Берия на столе. Составил его сам Юстас, прошло оно в зашифрованном виде через Берлин, Лондон, Женеву, с заездом в Бухарест и Белград, пока не очутилось на столе у Алекса, а уж оттуда, из ГРУ ^[1], верные люди передали его народному комиссару.

Это был отрывок из протокола беседы двух британских лордов, проходившей на поле для гольфа неподалеку от Берлина. («А Юстас им, что ли, мячики подавал?» — зло подумал нарком, прежде чем перечитать донесение.)

Сов. секретно

Юстас — Алексу………

(Пер. с английского)

…Лорд Лэмсбери. Похоже, Московскому отделению Тайного Суда положен конец.

Лорд Макдональд. Да, после гибели г-на Васильцева и г-жи Изолской-Сазерленд — похоже на то. Как они, кстати, погибли?

Л. Л. Да как… Взорвались в самолете. И ведь, судя по всему, действительно заурядный несчастный случай.

При всем своем раздражении, нарком не смог сдержать довольной улыбки: «А вы учитесь, учитесь, господа лорды, — глядишь, и у вас дело получаться будет, а не только болтовня за игрой в гольф».

Однако ясно: Англия снова что-то замутила. Она всегда против нас что-нибудь мутит…

Ладно, дальше… Ну, несколько страниц малоинтересной говорильни…

Ага! Вот!

Л.М. …Правда, остался еще один, кто мог бы по праву рождения…

Л. Л. Вы про сына Викентия? Но дитя ведь еще совсем!

(«Ага, дитя! Такое дитя, что лагерных волкодавов на части зубами рвет!.. Ну, что там еще?..»)

Л. М. Во всяком случае, никого другого у нас там сейчас нет. И если мы хотим как-то возродить отделение…

Л. Л. Да, помощь оказать, видимо, придется. Но сперва хорошо бы проверить этого человека в деле.

Л. М. Может, Люцифера в Россию послать?

Л. Л. Что ж, почему нет… А если он что-то неладное обнаружит?

Л. М. Он знает, что делать. Пусть все подчистит…

(Окончание беседы из-за проявившейся бдительности охраны прослушать не удалось. Кажется, говорилось о конкретной помощи, которую они намерены оказать упомянутому объекту. — Юстас.)

Еще, понимаешь, и Люцифера какого-то выдумали! А «объект» был — вот он, туточки. Уже через два дня должен был отбыть из порта Ванино на Колыму.

Еще нарком подумал о Юстасе: экий все же хват! Вон, и с лордами он вась-вась, и в Берлине в чинах немалых, какой-то там… как это по-ихнему… хрен-фюрер. Много, ох много, должно быть, знает, сукин сын.

А кто много знает, тот, как известно, долго не живет. Похоже, зажился этот Юстас на белом свете. Хорошо бы вызвать его сюда, в Москву, — да и…

Нет, пока нельзя! Из Берлина присылает ценные сведения Самому, при нынешней политической обстановке Коба его в обиду, пожалуй, не даст.

А время пропустить — очутится он где-нибудь в Японии, как этот… как его?.. Рамзай ^[2], — выковыривай его потом оттуда!

Ладно, решил наконец народный комиссар, все это дела не сегодняшнего дня, и снова взглянул на донесение из Ванинского пересыльного лагеря.

И не то чтобы появление этого недобитого палачонка как-то пугало народного комиссара, — не таких, поди, видывали, — но то, что какая-то крохотная какашка все-таки осталась от этого Тайного Суда, лишало мир той гармонии, к которой он, нарком, привык: искоренять — так начисто!

А тут, понимаешь, какой-то капитан Заяц…

И не многовато ли чести этому Зайцу — везти его за народные денежки спецрейсом, чтобы шлепнуть здесь, в столице Родины? Дороговато выйдет. Да и смысл? Там, в Ванино, что ли, стенок не хватает?

В сущности, капитан Огурцов не ошибался — народный комиссар, когда доходило до дела, не скупился, но и бессмысленно расточительным все-таки тоже не был, поэтому он снова взял трубку и сказал:

— Вот что. Я передумал. Зайца этого в Москву не надо везти.

— А куда его?

— Шлепнуть вражину прямо там, в Ванино.

— Есть!

* * *

Копии тех документов, которые просматривал народный комиссар, лежали сейчас и на столе у майора государственной безопасности Н. Н. Николаева. Люди, работавшие на этом тихом этаже лубянского здания, знали обо всем, что происходило в стране, ничуть не меньше, чем сменявшие друг друга народные комиссары, если даже не поболе. Их фамилии и инициалы не блистали разнообразием. В соседних с Н. Н. Николаевым кабинетах трудились И. И. Иванов, П. П. Петров, А. А. Антонов и т. д., и были они в действительности такими же ивановыми, петровыми, антоновыми, как Н. Н. Николаев — Николаевым. Свои родные имена и фамилии многие из них почти забыли — и вовсе не оттого, что были такими беспамятными, а просто успели поменять столько всяческих имен, что не имело смысла докапываться до того, первого, полученного когда-то при рождении.