Холодные близнецы - С. Тремейн Страница 2

Энгус покосился на меня, я нерешительно пожала плечами. Энгус наклонился вперед.

– Ладно. Мы продаем дом в Кэмдене.

– Следовательно, в результате сделки у вас появится сумма, достаточная, чтобы восстановить хозяйство на Элле… – Эндрю Уокер нахмурился, пытаясь прочесть текст. – Не могу произнести правильно. Элье…?

– Эйлен-Торран. Это гэльский шотландский. В переводе – Громовой остров. Остров Торран.

– Совершенно верно. И вы надеетесь выручить от продажи вашей лондонской недвижимости сумму, которой хватит для ремонта домика смотрителя маяка на Торране?

Я чувствовала, что мне надо присоединиться к разговору. Должна же я хоть что-нибудь сказать, а то в бой рвался пока лишь Энгус. Но молчание окутывало меня, как теплый кокон. Зачем мне говорить? Вот моя фишка – я всегда была тихой и замкнутой, а Энгуса это раздражало уже несколько лет. О чем ты думаешь? Расскажи мне. Почему только я говорю? В ответ я обычно пожимала плечами и отворачивалась, потому что порой молчание бывает гораздо красноречивей, чем слова.

И теперь я опять взялась за свое. Сижу и слушаю своего мужа.

– У нас есть две закладные на дом в Кэмдене. Я потерял работу, и мы находимся в бедственном положении, но пару фунтов мы выручим.

– А покупатель?

– Тянет с подписыванием чека. – Энгус явно пытался сдерживать гнев. – Смотрите. Моя бабушка в завещании отписала остров на нас с братом. Да?

– Да, конечно.

– Мой брат сделал широкий жест и отказался от острова. Так? Моя мать в доме престарелых. В итоге получается, что остров принадлежит мне, моей жене и дочери. Я прав?

Дочери. Одной.

– Да.

– Ясно? Мы хотим переехать. Очень хотим. Да, есть затруднения, и домишко на острове разрушается. Но мы справимся. По крайней мере, мы попытаемся. У нас случались и более трудные времена, – заключил Энгус и опустился в кресло.

Я внимательно смотрела на мужа.

Даже если бы мы познакомились впервые только сейчас, его привлекательность сразила бы меня наповал. Высокий, энергичный, с приятной трехдневной щетиной. Моложавый для четвертого десятка. Темноглазый, мужественный, талантливый.

Раньше Энгус тоже предпочитал небритость, и мне понравилось, как темная поросль подчеркивает его линию подбородка. Я почти не встречала людей, к которым так подходило бы слово «классный», а Энгус был одним из них. Столкнулись мы в Ковент-Гардене, в шумной забегаловке с испанской кухней – тапас и тому подобная экзотика.

Они с друзьями сидели неподалеку от барной стойки, всем лет по двадцать пять. Энгус смеялся. Наша компания расположилась за соседним столиком, и мы уже выпили достаточно «Риохи».

Один из парней отпустил в наш адрес остроумную шутку, кто-то из нас не остался в долгу и ответил. Вскоре наши компании смешались, мы постоянно пересаживались, сдвигались, хохотали и знакомились: это Зоя, Саша, Алекс, Имоджин, Мередит…

А это Энгус Муркрофт. Привет тебе, Сара Милвертон! Он из Шотландии, ему двадцать шесть, а ей – двадцать три, она наполовину англичанка, наполовину американка. Теперь вы пойдете по жизни рука об руку, разделяя вместе и радости, и горести.

Шум транспорта за окном усилился – час пик. Я очнулась от грез. Эндрю Уокер давал Энгусу на подпись очередные документы. О да, мне хорошо знакома данная процедура – за последний год мы подписали бесконечное количество бумаг! И каждая из них была связана с нашим горем.

Согнувшись над столом, Энгус царапал свое имя, ладони мужа казались огромными по сравнению с ручкой. Я посмотрела на желтую стену, где висела картинка, изображающая Старый Лондонский Мост. Я хотела еще повспоминать, чтобы отвлечься, – об Энгусе, о себе, о нашей первой ночи.

Я помню все подробности того вечера. От музыки – мексиканской сальсы – до не очень вкусных тапас: обжигающих язык красных «пататас бравас» с белой спаржей в уксусе. Постепенно наша ватага начала расходиться – кое-кто ужасно хотел спать, а некоторые боялись опоздать на метро. Наверное, они чувствовали, насколько мы с Энгусом подходим друг другу и что это – не банальный флирт в пятницу вечером.

Как просто все тогда произошло! Как бы сложилась моя жизнь, если бы мы заняли дальний столик или пошли в другой кабак? Но мы выбрали тот самый бар, тот самый столик и тот самый вечер. К полуночи подле меня околачивался долговязый парень – Энгус Муркрофт. Мы сидели рядышком, и он сообщил мне о себе то, что считал нужным. Он архитектор, шотландец, и он одинок. Потом он рассказал мне заумный анекдот, и я сперва вообще не поняла, в чем вся соль. Только через минуту я засмеялась и поймала его взгляд – серьезный и вопросительный.

Я посмотрела на Энгуса в упор. У него были темно-карие глаза, волнистые густые черные волосы, ровные белые зубы, красные губы и щетина. Я уже знала свой ответ. «Да».

Спустя два часа мы пьяно целовались на углу Ковент-Гарден-пьяцца под одобрительным взглядом луны. Я помню, как мы обнимались, как блестели мокрые от дождя булыжники мостовой, помню прохладную сладость вечернего воздуха. В ту же ночь мы переспали.

Примерно через год мы поженились. После двух лет брака у нас появились дочки – похожие как две капли воды однояйцевые близняшки. А теперь из них осталась только одна.

Боль поднялась во мне удушливой волной. Может, засунуть в рот кулак, чтобы не затрясло? Когда же это пройдет? А если никогда? Похоже на боевое ранение – осколок шрапнели, спрятанный глубоко под кожей, прокладывает себе путь на поверхность годами.

Значит, надо открыть рот, чтобы подавить боль и угомонить мысли. Я просидела в офисе полчаса – послушная и безмолвная кукла или пуританская домохозяйка. Я слишком часто предоставляла Энгусу право вести разговор, он компенсировал мою молчаливость, но хватит мне молчать.

– Если мы отремонтируем постройки на острове, то он будет стоить миллион.

Мужчины повернулись ко мне: обалдеть, оно разговаривает!

– Там даже вид из окна стоит миллион фунтов, – продолжила я. – Оттуда видно пролив Слейт и Нойдарт.

Я всегда стараюсь произносить это слово правильно: пишем «Слит», но говорим «Слейт». Я тщательно изучила лингвистический вопрос, перелопатив добрую половину Гугла.

Эндрю вежливо улыбнулся.

– Эээ… вы бывали там, миссис Муркрофт?

Я залилась краской, но и черт с ней.

– Нет, но я видела фотографии и читала книги – один из лучших видов в Шотландии открывается именно с нашего острова. Нашего будущего острова, – поправилась я.

– Да. Однако…

– На материке, в деревне Орнсей, есть домик. Он находится в полумиле от Торрана, – я быстро сверилась с заранее сохраненным на телефоне файлом, хотя вызубрила информацию наизусть. – Пятнадцатого января нынешнего года его продали за семьсот пятьдесят. В доме – четыре спальни, вокруг разбит красивый сад, комнаты просторные. Приятное жилище, хоть и не особняк. Но из окон – шикарный вид на пролив – вот за него-то семьсот пятьдесят штук и заплатили.