От часа тьмы до рассвета - Вольфганг Хольбайн Страница 2

Мой взгляд снова вернулся к телу Эда. Я даже порадовался возможности взглянуть на бледное, перепачканное кровью лицо, по меньшей мере, это было менее ужасным, по сравнению с тем, что я представлял себе. Совершенно желтый тон его кожи напомнил мне сочный антрекот, который я не так давно оставил в морозилке своего холодильника, а затем, недолго думая, отправился в путешествие с рюкзаком автостопом через Скалистые горы. Когда я через две недели вернулся в свою скромную комнату в молодежном общежитии, меня чуть не вырвало, так как я обнаружил, что допотопный холодильник, вероятно, приказал долго жить сразу после моего отъезда. Во всяком случае, мясо было такого же цвета, как лицо Эда, а моя квартира воняла, как братская могила где-нибудь в субтропиках. Я даже поймал себя на том, что мне словно недоставало на лице Эда маленьких белых личинок, которые врезались мне в память, когда я обнаружил протухший кусок мяса.

Проклятие, какой же я отвратительный! Усилием воли я попытался возобновить ход моих мыслей. Неужели Эда убил ребенок? Перед моими глазами возникли картины вооруженных до зубов автоматами Калашникова и пистолетами мусульманские ребятишки, сообщения о которых время от времени появлялись в средствах массовой информации. Одетые в маскировочную форму детского размера, подпоясанные патронташной лентой. Однако убийство из автомата Калашникова — это убийство на расстоянии, делающем этот акт анонимным, из пистолета тоже, притом единственным отдельным выстрелом, в долю секунды. Нет слов, это жуткое, кровавое дело, и невозможно поверить, что есть способ так подчинить ребенка, так сломать его волю и психику, что никакие медикаменты и никакая терапия не сможет впоследствии гарантировать, что он когда-нибудь, в один прекрасный день снова не станет опасным для себя самого и для окружающих. Но то, что сделали с Эдом, было гораздо ужаснее, чем просто какой-нибудь одиночный выстрел с расстояния, чем автоматная очередь, выпущенная в кого-либо. Его смерть была совершенно очевидно тщательно спланирована, и сделано все было в самой непосредственной близости, даже в присутствии свидетеля, насчет которого преступник не мог быть на сто процентов уверен, что внезапное отключение света обязательно лишит его зрения. Возможно ли заставить ребенка сотворить нечто подобное? Если да, то под угрозой чего? Может быть, под угрозой пыток или даже смерти?

Я отказывался верить Карлу. Он все еще, дрожа, сидел на полу, перепуганный и заплаканный, как маленькая, беспомощная девочка, даже хуже: темная, сырая полоса, которую я только теперь заметил, пролегла от его промежности прямо до колен, а это означало, что он от страха буквально наделал в штаны. Его дрожащая от страха, перепачканная кровью фигура внушала мне не меньшее отвращение, чем вид самого Эда.

— А это был голос мальчика или девочки? — спросила Юдифь, которая только теперь немного овладела собой, хотя я, держа ее одной рукой, чувствовал, что она все еще дрожит, хотя и не так сильно, как упитанный хозяин гостиницы. Она все еще избегала смотреть в сторону Эда.

Карл беспомощно помотал головой. От страха и отчаяния он плакал, и по его щекам текли слезы, оставляя бледные бороздки на испачканном кровью лице.

— Я не знаю, пожалуйста… пожалуйста, не оставляйте меня больше одного. Он наверняка снова придет… Этот голос, он был очень чистый и… и злобный. Ни разу за свою жизнь я не слышал ничего, что звучало бы более злобно, а видит Бог, я немало пережил. — На несколько мгновений он замолчал, уставившись в пустоту за спиной Юдифи, как будто вспоминая о тех несчастьях и ударах судьбы, которые когда-либо сваливались на него. Наконец он приподнял плечи и произнес: — Если это был мальчик, то еще до переходного возраста.

— А это не мог быть кто-то из нас? — Боковым зрением я увидел, как пораженно Элен смотрит на хозяина гостиницы, и немного удивился, что мне понадобилось высказать такой явный намек, чтобы ткнуть ее носом в тот факт, что, возможно, это сам Карл убил Эда.

Когда она вошла на кухню и обменялась первыми фразами с Карлом, я голову даю на отсечение, что она именно так оценила ситуацию. Мое подозрение немного ослабло из-за явно потрясенного, достойного сочувствия состояния этого престарелого хиппи. (Я наконец прямо-таки принудил себя почувствовать сострадание к нему и, прежде всего, к Эду: если я буду и дальше допускать мысли и чувства, подобные тем, которые вертелись у меня в голове и от которых мне самому становилось стыдно до корней волос, то в конце концов дойду до того состояния, когда сам не смогу переносить свое отражение в зеркале.) И хотя я в последнее время то и дело так высоко оценивал свое знание людей, что даже взял на себя смелость анализировать психологическое состояние Элен, это не меняло того факта, что в реальной жизни я оставался эмоциональным простофилей, полным неудачником в вопросах взаимопонимания и интуитивного взаимопроникновения. Вообще-то, скорее всего, это и было одной из причин, по которой я, несмотря на свой далеко не юный возраст, все еще оставался холостяком и ни разу даже в предположительной форме не думал о том, чтобы создать семью и родить детей, пока не услышал об абсурдных завещательных условиях профессора Зэнгера. И как я мог правильно понять такое сложное существо, как эта рыжеволосая врачиха, когда я сам совершенно не в состоянии был понять себя все последнее время?

— Ну можно ли предположить, что кто-то из нас так переменил свой голос, чтобы произвести впечатление ребенка? — пояснил я свой вопрос.

— Нет, такой голос невозможно подделать, — Карл решительно помотал головой. — Я же говорю вам, это был ребенок, — всхлипывающим голосом, но очень настойчиво проговорил он.

— А может быть, нам стоит поискать Марию? — спросила Юдифь, чтобы как-то отвлечься. — А что, если с ней что-то случилось и ей нужна наша помощь?

— Если с ней что-то случилось, то ей больше не понадобится наша помощь, — сухо возразила Элен и нервным жестом убрала со лба прядь волос. — Во всяком случае, до сих пор каждый раз так и было.

Она сделала короткую паузу, обводя пронзительным взглядом каждого из нас по очереди.

— А может быть, она тоже нас сейчас ищет?

Здесь что-то нечисто, подумал я про себя. Сама невозмутимость, сама деловитость — это все было лишь наносным, внешним, лишь частью безупречного фасада. Дважды за эту ночь мы были свидетелями того, как легко она могла снова спрятаться за эту стену, а также как легко было сломать ее, если только нажимать на нужные камушки. То обстоятельство, что даже эта опытная, прошедшая сквозь огонь и воду врач испытывала приступы паники, с которыми отчаянно боролась, успокаивало меня. Я даже немного гордился, что в противоположность ей, невозмутимой, хладнокровной и твердой, мой самоконтроль — по крайней мере, в чисто внешних проявлениях — не был до сих пор так существенно потерян. А, кроме того, это обстоятельство делало ее как-то немного человечнее.

А еще подозрительнее.

Я украдкой окинул рыжеволосую медичку подозрительным взглядом. А что, если преступник не один? Нет, я тут же попытался отговорить от этой мысли сам себя. Это немыслимо! Тогда Элен и Карл должны были быть заодно. Этот толстый, длинноволосый увалень и надменная красавица — хладнокровная команда киллеров, безумные Бонни и Клайд из крепости Грайсфельдена? Скорее солнце взойдет на западе, нежели эти двое начнут сотрудничать.