Царица проклятых - Энн Райс Страница 2

То же самое можно сказать и о всех тех, кто, как и я, сумелвыжить и теперь обитает вместе со мной в этом жарком и зеленом райском уголкевселенной на юго-восточной оконечности Североамериканского континента – вблестящем и сверкающем огромном мегаполисе Майами, самом подходящем месте дляохоты жаждущих крови бессмертных существ. Если, конечно, такое место вообщеможет существовать.

То, что они рядом со мной, поистине чудесно и действительноочень важно для меня. Именно этого, как мне казалось, я всегда желал идобивался – великого сообщества мудрых, наиболее выносливых и терпеливыхдревних и беспечных юных существ.

Никогда, однако, я так мучительно не переживал собственнуюбезвестность в мире смертных, для столь алчного и завистливого существа, как я,она была поистине невыносимой. Меня не могли утешить и успокоить мягкиеувещевания и шепот пытавшихся отвлечь меня от этих мыслей сверхъестественныхголосов. Слишком уж соблазнительным и привлекательным был вкус признания состороны смертных – яркие обложки аудиоальбомов в витринах магазинов,беснующиеся и бешено аплодирующие толпы фанатов перед сценой. И не важно, чтоони не верили в то, что я и в самом деле вампир, – в эти мгновения мы быливсе вместе. Они выкрикивали мое имя!

Однако аудиоальбомов больше нет, и я никогда больше неуслышу те песни. Остается моя книга, которая, как и «Интервью с вампиром»,воспринимается лишь как художественный вымысел. Впрочем, так, наверное, и должнобыло быть. Как вы узнаете далее, я и так создал множество проблем и принес всемсерьезные неприятности.

Своими невинными играми я вызвал поистине катастрофическоебедствие. Вампир, который своими откровениями хотел добиться того, чтобы егосчитали одновременно и героем и мучеником…

Вполне естественно предположить, что я сделал для себяопределенные выводы. Уверяю вас, это действительно так.

Поверьте, поистине мучительно вновь оказаться в тени.Подумать только: Лестат опять превратился в холеного, но никому не известногобандита-вампира, нападающего на смертных, которые и понятия не имеют осуществовании его и ему подобных. Так больно вновь очутиться за бортом жизни,навечно быть обреченным скитаться по окраинам и не переставая бороться с доброми злом в вековом аду, царящем в собственных душе и теле.

В полном одиночестве я предаюсь мечтам и жажду отыскать вкакой-нибудь освещенной лунным светом комнате юное и нежное существо –тинейджера, как они себя теперь называют, – читающее мою книгу и слушающеезаписи моих песен, одну из тех наивных идеалисток, которые во времена моейзлополучной и недолгой славы писали мне восторженные письма на надушеннойбумаге, рассуждали о поэзии и о власти иллюзий, о том, как бы им хотелось,чтобы я оказался рядом с ними во плоти и крови. Я мечтаю тайком пробраться в ееполутемную комнату и, быть может, увидеть на столике рядом с кроватью своюкнигу с трогательной бархатной ленточкой вместо закладки, мечтаю дотронуться доее плеча и улыбнуться, встретившись с ней взглядом, а в ответ услышать:«Лестат, я всегда знала, что ты существуешь на самом деле, и была уверена, чтокогда-нибудь ты обязательно ко мне придешь».

И тогда я возьму в ладони ее лицо и наклонюсь, чтобыпоцеловать ее. «Да, радость моя, – скажу я ей, – я пришел. И ты дажене представляешь, как ты мне нужна, как я люблю тебя, как я всегда тебя любил».

Вполне возможно, что те испытания, которые выпали на моюдолю, сделают меня в ее глазах еще более привлекательным, а невероятные ужасы,которые мне пришлось увидеть своими глазами, и невыносимая боль, которую мнепришлось перенести, придадут мне особенное очарование. Поистине страшная правдасостоит в том, что страдания делают наши души богаче, заставляют нас острееощущать краски жизни и с особенной чуткостью реагировать на слова. Однако этопроисходит лишь в том случае, когда эти страдания и лишения не уничтожают насокончательно, когда они не разрушают наши души, не лишают нас способностивидеть и воспринимать окружающий мир, способности мечтать и с уважением иблагоговением относиться к самым простым и в то же время необходимымпроявлениям реальной жизни.

Прошу вас отнестись ко мне снисходительно и простить меня,если в моих словах вам послышится чрезмерная горечь.

Ибо я не имею на это никакого права. Я сам заварил всю этукашу и тем не менее сумел выйти из нее, как говорится, целым и невредимым. Чегоникак нельзя сказать о множестве мне подобных. К тому же пострадали и многиесмертные. Это непростительно. И я знаю, что мне предстоит вечно расплачиватьсяза содеянное.

Все дело, однако, в том, что я так до сих пор и не понял доконца: что же все-таки произошло? Мне трудно определить даже для себя, было ливсе случившееся настоящей трагедией или не более чем бессмысленной и весьмаопасной при этом авантюрой. Не знаю я и того, могло ли из моих ошибок изаблуждений родиться нечто действительно стоящее и восхитительное, нечто такое,что способно было вырвать меня из плена кошмара и сознания собственнойнеуместности в мире и в конце концов бросить в очистительное пламя искупления собственныхгрехов.

Скорее всего, я этого так никогда и не узнаю. Суть в том,что все давно позади. А наш мир, наш маленький тайный мир стал как никогдаограниченным и темным. Ему уже не стать прежним.

Кому-то может показаться удивительным, что я не смог предвидетьстоль сокрушительный катаклизм. Однако в том-то и дело, что я не задумываюсь опоследствиях собственных начинаний и поступков. Больше всего меня привлекаетриск, меня завораживают открывающиеся передо мной неизведанные возможности инеопределенные перспективы. Именно это помогает мне выжить в вечности дажетогда, когда все остальное теряет смысл.

В конце концов, именно таким я был и при жизни, то естьдвести лет тому назад, – беспокойным, непоседливым и нетерпеливым, всегдажаждущим любви и готовым ввязаться в любую драку. Когда в 1780-х годах яотправился в Париж, чтобы стать актером, все, о чем я мечтал, это момент началапредставления – тот момент, когда каждый вечер взлетает вверх занавес.

Наверное, древние все же правы. Я говорю сейчас о истиннобессмертных – о тех, кто сумел выжить и вот уже в течение тысячелетия и болеепьет кровь. Они утверждают, что никто из нас с годами в сущности своей неменяется, со временем мы лишь в большей степени становимся теми, кто мы есть.

Иными словами, когда вы живете сотни и сотни лет, выстановитесь мудрее и одновременно у вас появляется значительно больше времени,чтобы проявить в полной мере те отрицательные стороны своей натуры, которые, пословам ваших недругов, у вас имеются.