Ведьма с Лайм-стрит - Дэвид Джаэр Страница 19

В нарушение иудейских традиций Гудини уговорил своих родственников не хоронить Сесилию до его возвращения из Европы. Купив ей пару тапочек из шерсти (за несколько недель до смерти матери Гарри обещал ей привезти этот подарок), он отправился обратно в Америку, чтобы попрощаться. Вернувшись, он всю ночь просидел в гостиной у ее тела. На следующее утро Вайсы похоронили Сесилию рядом с Меером Шамуэлем на кладбище Сайпресс-Хиллс в Квинсе. В гроб положили шерстяные тапочки. Родители Гарри воссоединились в потустороннем мире – и Гудини хотел найти их.

Сидя на пляже в Атлантик-Сити, Гарри залюбовался Бесс – в купальнике из тафты она выглядела совсем юной. Женщина помахала рукой сэру Артуру, шедшему к ним по берегу. Дойл сообщил чете Гудини радостную весть: Джин, практиковавшая эпистолярную форму медиумизма, то есть автоматическое письмо, почувствовала, что сегодня с ней попытается связаться мать Гарри. Гудини с благодарностью принял приглашение Дойлов поучаствовать в спиритическом сеансе. Ни сэр Артур, ни Джин не могли знать, что сегодня у его матери день рождения. И впервые в жизни Гарри предстояло сидеть на спиритическом сеансе с медиумом, которому он доверял. Сэр Артур, извинившись, попросил Бесс не участвовать в этом: по его словам, присутствие «двух участников с одинаковыми ожиданиями от сеанса – хоть положительными, хоть отрицательными» – может повлиять на результат.

– Ничего, идите, – ответила Бесс. – Оставляю Гудини на ваше попечение.

И оба мужчины – Гудини в мятом белом костюме, Дойл в отутюженном темном – вернулись в гостиницу. Бесс осталась ждать результатов эксперимента. Она закрыла глаза и попыталась задремать: Джин Дойл как-то сказала ей, что во сне живым легче общаться с духами. Бесс часто слышала по ночам, как ее муж вскидывается ото сна с криком: «Мама, ты здесь?»

Может быть, сегодня днем она навестит его.

Джин ждала мужа и Гарри в гостиничном номере, уже готовая начать сеанс. Гудини сел за стол, а сэр Артур задернул занавески и разложил на столе бумагу и карандаши. Затем начался сокровенный ритуал. Сэр Артур склонил голову и произнес молитву. Он нежно опустил ладони на руки жены, чтобы поделиться с ней своей силой. Гудини зажмурился, вслушиваясь в шум прибоя. Тут ему не нужно было оставаться настороже, опасаясь мошенничества. Еще никогда он не чувствовал себя на сеансе так спокойно. Приглушив глас сомнения, он попытался всем сердцем принять веру Дойлов. Особенно его восхищали их представления об астральном теле. Гудини часто осознавал какую-то смутную силу, направляющую его, будто сознание двигалось отдельно от тела, чуть опережая его. В тот момент у него возникло такое же ощущение – ощущение полета. «Если я действительно наделен астральным телом или душой, то душа моя вышла из тела настолько, насколько это возможно для живых, – писал он об этом чувстве. – Душа ждала какого-то знака, вибраций, ощущения, что моя дорогая мамочка рядом».

И вскоре Джин ощутила присутствие духа. Ее рука затрепетала, и женщина потрясенно сказала, что еще никогда ею не управлял столь сильный дух. Она три раза стукнула по столу, подавая знак, что этим духом была мать Гудини. Затем Джин взяла карандаш и принялась записывать послание Сесилии в блокноте. Сэр Артур вырвал лист и передал его Гудини. «Ох, дорогой мой, слава богу, слава богу, я наконец-то связалась с тобой», – начиналось послание. Гудини, побледнев, читал – по словам Дойла, его друг был «потрясен до глубины души». Дойлы тоже испытали эмоциональное потрясение: они знали, сколь многое значит для их друга это воссоединение. «Я всегда читаю мысли моего любимого сыночка, дорогого моего сыночка».

Вот оно, доказательство!

Пять дней спустя, уже в Нью-Йорке, Гудини сказал сэру Артуру, что он «сам не свой от счастья» после того сеанса. Сэр Артур понимал его чувства. Испытать настоящий контакт с духом – все равно что заново родиться. Дойл спросил, изменили ли события в Атлантик-Сити отношение Гудини к его собственным паранормальным способностям, потому что на том спиритическом сеансе произошло кое-что еще, поразившее Дойлов.

Джин исписала пятнадцать листов, передавая послания от матери Гарри, и Гудини подтвердил, что каждое слово могло бы принадлежать Сесилии – так эти страницы напоминали драгоценные письма, которые мать посылала ему, когда он отправлялся на гастроли. Но Гудини хотел большего. Когда сэр Артур уже думал, что сеанс в Атлантик-Сити завершен, Гудини взял карандаш и сам попробовал использовать автоматическое письмо.

Его рука тут же вывела слово «Пауэлл».

– О господи! – воскликнул сэр Артур.

Его друг, спиритуалист Эллис Пауэлл умер на прошлой неделе. Гудини, по его собственным словам, никогда не слышал об этом джентльмене и, конечно же, не знал о его смерти. Гарри предположил, что думал о другом Пауэлле – иллюзионисте, который в последнее время болел.

Он заключил, что это странное совпадение.

Но теперь, в гостиной особняка Гудини, сэр Артур заявил, что его не устраивает подобное объяснение того, почему Гарри написал имя «Пауэлл». Неужели он по-прежнему отказывается признавать свой дар?

Гудини с сомнением улыбнулся. Мертвые не говорили с ним, но он всегда подозревал, что какая-то невидимая сила хранит его.

Он признал, что перед выполнением опасных трюков прислушивается к внутренним ощущениям, подсказывающим, когда подпрыгивать, а когда пригибаться.

– Ты стоишь, сглатываешь слюну, как часто бывает, а потом будто слышишь чей-то голос – и прыгаешь, – объяснил он.

Гудини вспомнил, как когда-то решил действовать по собственной воле, не полагаясь на этого незримого хранителя, и чуть не сломал шею.

Дойл еще никогда не слышал, чтобы Гудини был настолько близок к признанию своих экстрасенсорных способностей. Сэр Артур полагал, что теперь его друг стал на правильный путь.

– Я привела вас, сэр Артур, к моему дорогому сыну, – сказал дух Сесилии. – Я чувствовала, что именно вы поможете нам воссоединиться, и я была права.

Тем вечером мистер и миссис Гудини праздновали двадцать восьмую годовщину свадьбы и по этому случаю пригласили Дойлов в театр-варьете «Пинуилл». Но куда бы они ни шли, всюду их преследовал свет софитов. Импресарио Раймонд Хичкок прервал выступление, прося Гудини «показать фокус». Иллюзионист отказывался, а зрители в зале уже начали скандировать его имя. Чтобы избежать конфуза, сэр Артур уговорил Гудини подняться на сцену. Публика требовала продемонстрировать трюк с иголками. Выступление варьете прервалось. Актеры, ассистенты и музыканты собрались вокруг сцены, чтобы посмотреть номер Гудини. Иллюзионист проглотил пять упаковок иголок, а затем эффектно достал их изо рта уже связанными нитью. Зал взорвался аплодисментами, и Гудини почтительно поклонился своему английскому другу. Свет софитов сместился на сэра Артура.

На следующий день приключения Дойлов в Америке подошли к концу. После заключительного интервью, когда подарок Бронкского зоопарка – королевская змея – уже лежал в коробке, Дойлы собрались на палубе парохода «Адриатик», чтобы помахать рукой зевакам и журналистам на пристани. И когда прозвучал пароходный свисток и судно снялось с якоря, сэр Артур с удовлетворением подумал, что его миссия увенчалась успехом. Оптимизм и воодушевление Дойла нашли отклик в сердцах американцев, уставших от чопорности сухого закона и политической скуки. Хорас Грин, журналист «Таймс», писал, что лекции Дойла восприняли как «глоток свежего воздуха». Он полагал, что теперь нужно только одно – доказательство подлинности способностей хотя бы одного медиума, поскольку, «даже если во всем мире удастся подтвердить существование только одного-единственного человека, способного производить медиумическую материализацию», Рубикон будет перейден.