Самые страшные каникулы - Елена Арсеньева Страница 19

На площадке между первым и вторым этажами, как раз где Зойка задела плечом невидимые в темноте почтовые ящики (они висели на том же месте, что и в ее подъезде!), ей ударил в нос другой запах — какой-то странный, сладкий и душноватый. Этот запах ей о чем-то напомнил, вот только никак не вспоминалось о чем.

Ладно, сейчас не до воспоминаний, вперед и выше!

Между третьим и четвертым этажами рука, скользящая по перилам, вдруг наткнулась на что-то острое, и Зойка аж зашипела от боли, поняв, что поранилась до крови.

Самое обидное, что именно на этом месте у нее была ранка, которая ну вот только-только зажила. У них в подъезде тоже торчал гвоздь в перилах между третьим и четвертым этажами. Кто его вбил, неизвестно, и кому следовало его по долгу службы вытаскивать — тоже неизвестно. Большинство народу ездило на лифте, и натыкались на этот гвоздь только неудачники вроде Зойки, которые вечно волокут руки по перилам, надо или не надо.

Зойка лизнула царапину, чтобы не кровоточила. Точно так же она зализывала ее несколько дней назад. И вот второй раз наступает на те же грабли — вернее, натыкается на гвоздь в перилах. Правда, и гвоздь другой, и перила другие, но…

Гвоздь другой? Перила другие?

Зойка быстро, перескакивая через ступеньку, домчалась до пятого этажа и дальше пошла медленней, трогая прутья перил. Первый, второй… третьего нет…

Она мрачно кивнула сама себе в темноте.

— Четвертый, пятого нет, шестой, седьмой, восьмого нет! — протараторила Зойка, как таблицу умножения, и перебрала прутья для проверки.

Так и есть! У них на лестнице между пятым и шестым этажами тоже нет прутьев. Их выбили, когда волокли пианино к Сапожниковым. Лифт в тот день не работал, поэтому грузчики несли пианино на каких-то поясах, чуть не надорвались, кое-где покорежили стены, выломали прутья — да так и не вставили.

И здесь не вставили.

И гвоздь в перилах там же, где у них.

И мокрая тряпка на площадке первого этажа.

И кошками несет, как у них, и еще чем-то сладковатым пахнет между первым и вторым этажами, возле почтовых ящиков…

Откуда такое точное сходство? Что все это значит?

Зойка в своем подъезде, вот что это значит!

Как она туда попала? Не важно! Надо скорей забежать к себе! В свою квартиру! Шестой этаж, дверь сразу направо! Спрятаться там и…

И очень глупо, охладила себя Зойка. Родной дом — это первое место, где жуткари будут ее искать.

А ведь это уже было с ней сегодня, вдруг вспомнила Зойка… Она уже пыталась увести жуткарей от своего дома, только это было в той, реальной, былой жизни.

Может быть, и в этой безумной стране жуткарей все же удастся спастись?!

Лаз на чердак, вспомнила Зойка. Вот путь к спасению! Он закрыт на замок, но скоба, к которой замок привешен, держится на одном гвозде. Ее никак толком не прибьют, и это очень здорово! Зойка снимет скобу и переберется через чердаки в другой подъезд. А потом…

Ладно, что она будет делать потом, надумает потом.

Зойка промчалась мимо своей двери. Ужасно хотелось коснуться ее хотя бы кончиком пальца — так богатыри в русских сказках касаются земли-матушки, чтобы получить заряд бодрости и силы, — но Зойка побоялась расслабиться и все же пойти домой. А за ней войдут… Нет, нельзя!

Она миновала свою площадку и уже поднялась по двум-трем ступенькам к седьмому этажу — да так и замерла, услышав возле запертого люка мусоропровода какие-то странные чмокающие звуки…

Легко было при свете дня или даже вечером в своей уютной комнате, в своей постели хихикать над Юлечкиными дурацкими страшилками, но первое, что ей пришло в голову, это что девочка в платьице черном, чавкая, ест коня между шестым и седьмым этажами. Вопросом, как в многоквартирном доме мог оказаться дохлый конь, Зойка задаваться не стала.

Возможно, конечно, это была не знаменитая девочка, а два не менее знаменитых мальчика в платьицах черных, которые ели друг друга, — тоже чавкая. Правда, в Юлечкиных страшилках указывалось другое место трапезы — за старой уборной, а не около мусоропровода, но Зойке сейчас было не до географических тонкостей.

«Бояться стыдно!»

Ну да, было здорово стыдно, и все же Зойка, не чувствуя ног, слетела по лестнице на шестой этаж и совершенно инстинктивно, подобно любому существу, которое ищет спасения в своей норе, ударилась всем телом в дверь своей квартиры.

Мелькнула ужасная мысль, что она должна быть заперта, а пока нашаришь ключ, носители черных платьиц могут найти себе более вкусную и свежую пищу, чем тухлая конина, но… но нет — дверь мягко подалась и открылась.

Зойка бросилась вперед — однако через пару шагов замерла.

Теоретически она переступила порог родного дома. Но ощущения дома у нее не было никакого! Пустота, темнота, полное беззвучие. И отсутствие запахов, которые должны этому родному дому сопутствовать.

Должно было пахнуть немножко едой, лавандовой антимолью из большого старого шкафа, стоявшего в прихожей, немножко обувью, не слишком аккуратной кучкой сваленной в стойке под зеркалом… Мама всегда ругала Зойку, что она не убирает свою обувь, но и сама бросала свою как попало, а потому в стойке вперемешку валялись осенние сапоги — зимние мама все же убрала, — туфли, кроссовки, босоножки и домашние тапки обеих обитательниц квартиры.

Должно было немножко пахнуть мамиными духами, пыльным ковриком, который Зойка забыла пропылесосить, увядшими цветами (на день рождения маме две недели назад подарили чудесный букет, он уже засох, но выбросить его было жалко и маме, и Зойке) — да чем угодно могло пахнуть, но всяко ощущался бы живой дух человеческого дома!

А Зойка словно бы стояла на пороге какого-то пустого мертвенного пространства.

И она поняла, что это не ее дом, и подъезд не ее.

Это просто ловушка, обманка, западня, в которую ее нарочно заманили, создав видимость родной обстановки. Ее заставили расслабиться, а потом напугали отвратительными чавкающими, жующими звуками, вызвав к жизни те кошмарные видения, которые сами собой рождаются у каждого человека, когда он оказывается в темноте, даже если ему стыдно бояться.

Кому-то чудятся крадущиеся шаги, кому-то — вкрадчивый неразборчивый шепоток, кому-то — затаенный вздох, кому-то — легкое движение тянущейся к нему прозрачной, призрачной руки или мертвенно-бледное лицо, приникшее к окну. У Зойки вот в мозгах завязли — спасибо подружке Юлечке! — пресловутые мертвожоры в черных платьицах, поэтому именно они ей и примерещились. И она ринулась в другую западню, которая распростерла ей свои объятия.

Что ждет здесь? Неизвестно. А потому надо выбираться и отсюда!

Зойка шатнулась назад, но наткнулась спиной на дверь, которая сама собой захлопнулась, и как Зойка ни билась в нее, как ни пыталась открыть, все было бессмысленно. Да и не дверь это была — на ее месте возникла глухая непрошибаемая стена.