Дьявольские балы - Лорен Миракл Страница 19

Туман пустоты медленно отступал, оставляя после себяпротивные покалывания и звуки двух спорящих голосов. Мне было плохо, но не отболи в спине, из-за которой я едва могла дышать, а от страха и беспомощности —вдруг эти немолкнущие приглушенные голоса вернулись из моего прошлого? Мне дажепочудился отдающий плесенью запах, как от шерсти моего игрушечного зайца. Ясвернулась клубочком, слушала и страшно боялась этих двоих, в которыхзаключался весь мой мир. Оба говорили мне, что я ни в чем не виновата, но и этонисколько не умаляло моего горя. Того самого горя, что пришлось держать в себе,пока оно не стало частью меня. Вросло в меня до самых костей. Расплачусь нагруди у мамы — значит, я люблю ее больше. Разревусь у папы на плече — значит,его. Вот так я и росла. Паршиво, ничего не скажешь.

Но это… это не родители. Спорили, скорее, двое ребят моеговозраста.

Дышать стало легче. Остатки тумана таяли все с тем жепокалыванием, легкие работали, но дышать было так больно, словно у меня нагруди кто-то сидел. Я сообразила, что лежу с закрытыми глазами, открыла их иобнаружила прямо перед носом какую-то черную пелену. Сильно пахло пластиком.

— Ей было шестнадцать, когда она села в машину. Это тыдала маху! — горячо заговорил парень странно приглушенным голосом. Судя повсему, спорили они уже довольно давно, но я помнила лишь обрывки разговоравперемешку с тревожными мыслями ни о чем.

— Нечего на меня сваливать, — откликнуласьдевушка, так же приглушенно и так же решительно. — Когда он подбросил еемонетку, ей было семнадцать. Это твой промах. Черт возьми, да она была у тебяпод носом! Как ты умудрился ее упустить?

— Упустил, потому что ей не было семнадцати! —огрызнулся парень. — Когда он ее забрал, ей было шестнадцать. Откуда мнебыло знать, что у него на уме? Почему тебя там не было? Здорово ты оплошала!

Девушка едва не задохнулась от обиды. Мне было холодно. Явздохнула поглубже и почувствовала прилив сил. Покалывало меньше, но боль неутихала, даже наоборот. Было душно, и тепло дыхания возвращалось ко мне, словноот чего-то отражаясь. Но это не темнота. Это я была внутри чего-то.

— Ах ты, маленький негодяй! — взорваласьдевушка. — Хватит меня винить! Она умерла в семнадцать лет. Потому менятам и не было. Меня никто не предупредил.

— Шестнадцатилетки не моя забота! — капризнозаявил парень. — Я думал, ему нужен мальчишка.

Я вдруг поняла, что черная завеса, от которой отражается моедыхание, — это слой целлофана. Я подняла руки и в приливе внезапногостраха проткнула его ногтями. Едва сдерживая ужас, села.

Я что, на столе? Похоже на то, он такой твердый. Я сорвалацеллофан. Двое ребят, стоявших у грязно-белых открывающихся в обе стороныдверей, удивленно обернулись. Бледная девушка залилась краской, а пареньотступил на шаг, словно смущенный тем, что его поймали на споре с ней.

— Ой! — девушка перекинула длинную черную косу заспину. — Ты проснулась. Ну, привет. Я Люси, а это Барнабас.

— Привет. Ты как? — парень опустил глаза и сглупым видом помахал мне.

— Ты был с Джошем. — Я ткнула в его сторонудрожащим пальцем, и парень кивнул, по-прежнему не глядя на меня. Девушка была вшортах и майке, и он в своем бальном костюме выглядел рядом с ней странновато.У обоих на шеях висели кулоны с серыми камнями. Камни как камни, но онибросились мне в глаза, потому что больше ничего общего у этих двоих не было.Кроме взаимной злости и удивления при виде меня.

— Где я?

Барнабас вздрогнул и зашаркал ногами по плитке.

— Где Джош? — я заколебалась. Кажется, я вбольнице, но… Минуточку! Я что, была в этом отвратном пакете для тел? — Яв морге? Что я делаю в морге?

Не помня себя, я высунула ноги из пакета и сползла на пол,едва удержав равновесие, каблуки жутко щелкнули в унисон. На резиновой лентевокруг моего запястья висела бирка, я оторвала ее, зацепив вместе с нейнесколько волосков. Юбка была распорота и вся в пятнах какого-то жира. Я былаизмазана грязью и зеленью и провоняла травой и дезинфекцией. И как теперьвозвращать платье?

— Кто-то ошибся, — сказала я, засовывая бирку вкарман.

— Барнабас, — фыркнула Люси.

Тот шумно втянул воздух, а потом снова набросился на нее:

— Да не я! Ей было шестнадцать, когда она села вмашину. Шестнадцатилетками я не занимаюсь! Откуда мне было знать, что у неедень рождения?

— Да что ты?! Ну ладно, умерла-то она в семнадцать. Тыи разбирайся!

Умерла? Они что, ослепли?

— Знаете что? — Я чувствовала себя всеувереннее. — Можете спорить хоть до скончания века, а мне нужно найтикого-нибудь и сказать, что я цела. — И, стуча каблуками, я направилась кдверям.

— Мэдисон, подожди, — сказал парень. — Тебенельзя.

— Вы только посмотрите на меня. Папа будет проо-осто вбешенстве.

Я прошагала мимо них, но через двадцать шагов со мной что-топроизошло. Странное ощущение нахлынуло из ниоткуда, голова закружилась, и яположила руку на пустой стол. Рука будто прилипла, я отдернула ее, как от огня— казалось, холод металла проник до самых костей. Я стала какой-то… мягкой.Словно таяла. Тихое гудение вентиляторов сделалось приглушенным. Даже стуксердца, казалось, доносился откуда-то издалека. Я обернулась, приложив руку кгруди, и постаралась все вернуть.