Царица проклятых - Энн Райс Страница 19

Это все равно как открыть и закрыть ящик, определила длясебя Беби Дженкс. Так что она выехала из Далласа рано, меньше чем через часдобралась до озера Седар-Крик и наконец увидела знакомый указатель,обозначающий границу милого, маленького, старого родного города:

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГАН-БАРРЕЛ-СИТИ. МЫ СТРЕЛЯЕМ ВМЕСТЕ СВАМИ».

Добравшись до дома, она спрятала «харлей» позади трейлера.Дома никого не было, и она прилегла вздремнуть. В наушниках звучал голосЛестата, а рядом лежал наготове паровой утюг. Как только мать войдет, она ее –трам-тарарам, прощайте, мадам, – утюгом и прикончит.

И тут ей привиделся этот сон. Но ведь когда он начался, онаеще не спала! Голос Лестата словно затих, а сон овладел ею и…

Она оказалась в каком-то ярком, солнечном месте. Это былаполяна на склоне горы. И там же оказались эти самые близнецы: красивые женщиныс мягкими вьющимися рыжими волосами, сложив руки, стояли на коленях, как ангелыв церкви. Их окружало множество людей – в длинных одеждах, как в Библии. А ещебыла музыка – медленный ритм барабанов, от которого мурашки по коже бегали, извуки рога. Все это выглядело очень мрачно. Но самое ужасное – это мертвое телона каменной плите, обгорелое тело женщины. Впечатление было такое, как будто еетам и поджарили! А на тарелках были разложены жирное блестящее сердце и мозги.Да-да, именно так – сердце и мозги.

Беби Дженкс в ужасе проснулась. К черту! На пороге стояла еемать. Беби Дженкс вскочила и принялась колошматить ее паровым утюгом; онаостановилась, лишь когда мать перестала двигаться. Голову ей она такипроломила. Мать должна была уже помереть, но все никак не умирала, а потомпроизошло нечто из ряда вон выходящее.

Мать, едва живая, лежала на полу, уставясь передсобой, – точно так же будет потом лежать и папаша. А Беби Дженкс,облокотившись, сидела в кресле, перекинув джинсовую ногу через подлокотник икрутя в пальцах косичку… Она ждала и вспоминала о близнецах из сна, о мертвомтеле и о том, что лежало на тарелках, – к чему бы все это? Но прежде всегоона ждала. «Ну же, умирай поскорее, тупица! Умирай! Я не собираюсь бить тебяснова!»

Даже сейчас Беби Дженкс так до конца и не понимала, чтослучилось. Как будто бы мысли ее матери вдруг стали другими – расширились,разрослись. Может, она летала под потолком, примерно как Беби Дженкс, когдачуть не умерла, а Киллер ее спас. Но в любом случае мысли эти были удивительные.На редкость удивительные. Словно бы ее мать все знала! О том, что плохо и чтохорошо, как важно любить, по-настоящему любить, и о том, что это нечто намногобольшее, чем все эти правила типа «не пей», «не кури», «молись Иисусу». Этотебе не проповедь. Это что-то невероятно огромное.

Лежа вот так, ее мать думала, что недостаток любви в еедочери, Беби Дженкс, был столь же ужасен, как те плохие гены, которыепревратили ее в слепую калеку. Но это не имеет значения. Все будет в порядке.Беби Дженкс выберется из всего того, что сейчас происходит, как чуть было невыбралась как раз перед тем, как попасть в лапы этого Киллера. И будет пониматьвсе намного лучше. Что, черт побери, все это могло значить? Что-нибудь вродетого, будто все вокруг – часть одного большого целого: ворсинки ковра, листьяза окном, капающая из крана вода, облака, несущиеся над озером Седар-Крик,голые деревья… И что все вокруг вовсе не такое уродливое, как считала БебиДженкс. Нет, все это чересчур уж красиво, просто описать нельзя. И мать БебиДженкс всегда это понимала! Ей виделось все именно так! Мать Беби Дженкс всепрощала Беби Дженкс: «Бедная Беби Дженкс! Она не понимает! Не понимает прелестизеленой травы. Не понимает, как красиво сияют морские раковины в свете лампы».

Потом мать Беби Дженкс умерла. Слава Богу! Хватит! Но БебиДженкс плакала. Потом она вынесла тело и закопала его позади трейлера, оченьглубоко, осознавая при этом, как же здорово быть одной из Мертвых и обладатьтакой силой, которая позволяет запросто поднимать тяжелые, полные мокрой землилопаты.

А потом вернулся домой отец. Вот уж с этим-то онаповеселится! Она похоронила его заживо. Она никогда не забудет выражение егофизиономии, когда он вошел в дверь и увидел в ее руках пожарный топорик.

– Да чтоб мне провалиться, если это не Лиззи Борден!

Что это еще за Лиззи Борден такая?

Она не забудет, как у него вдруг отвалилась челюсть, онзамахнулся на нее кулаком; он был так в себе уверен!

– Ах ты, мерзавка сопливая!

Она раскроила его чертов лоб пополам. И это был самыйпотрясающий момент – когда она почувствовала, как разваливается череп.

– Падай, ублюдок!!!

А еще было так приятно лопату за лопатой швырять землю емуна морду и видеть, что глаза его все еще открыты и он смотрит прямо на нее.Парализованный, не в силах пошевелиться, он, наверное, воображал себя ребенкомна ферме в Нью-Мексико или что-то в этом роде. Какой-то детский лепет. «Сукинсын, у тебя всегда в мозгах было дерьмо. А теперь я чувствую, как оно воняет!»

И все-таки какого черта она туда поехала? Почему не осталасьс Бандой клыкастых?

Если бы она от них не откололась, то была бы сейчас с ними вСан-Франциско, рядом с Киллером и Дэвисом, и дожидалась бы возможности увидетьЛестата на сцене. Возможно, им удалось бы отыскать вампирский бар или ещечто-нибудь в том же духе. Конечно, в том случае, если бы им вообще повезло тудадобраться. Если бы не происходило что-то действительно очень нехорошее.

А какого дьявола она теперь тащится назад? Может, ей следуетдвигаться на запад? Ведь всего две ночи осталось.

Черт, может, повезет, и в ночь концерта она раздобудет номерв мотеле, чтобы посмотреть его хотя бы по телевизору? Но прежде всегонеобходимо разыскать Мертвецов в Сент-Луисе. Она не хочет и дальше оставаться водиночестве.

Как же найти этот Центральный Вест-Энд? Где это?

Бульвар показался ей знакомым. Она рванула вперед, молясь,как бы за ней не погнался какой-нибудь коп – из тех, что вечно суются не в своедело. Она от него удерет, в этом и сомнений быть не может, она уже не разудирала, хотя всегда мечтала встретиться хоть с одним таким проклятым сукинымсыном на пустынной улочке. Если честно, то сейчас ей вовсе не хотелосьоказаться выдворенной из Сент-Луиса.

Вот это уже что-то знакомое. Да это же и есть ЦентральныйВест-Энд, или как там его; она свернула направо и поехала по старой улице согромными густыми деревьями. Зеленая трава и облака заставили ее вновьвспомнить о матери. Она даже всхлипнула.