Обманный лес - Кристофер Голден Страница 18

С губ Эмили Рэнделл сорвался протяжный вздох. Плакать она перестала, но на щеках остались влажные дорожки, воздух слегка отдавал солью. Она изо всех сил прижалась к Джо Хэйесу, закрыла глаза и наслаждалась ощущением крепких мужских объятий. Как бы ни старалась Эмили тесно прижать его к себе, ей все казалось мало.

Ее сердце отталкивало его.

Эмили открыла глаза, поймала взгляд Джо.

– Ты не должен здесь находиться, – сказала она.

– Я не мог не прийти, Эм, – ответил он и посмотрел на нее с такой тревогой и еле скрываемой жалостью, что она одновременно преисполнилась благодарности за то, что ей довелось узнать мужчину, способного на такое великодушие и заботу, и недоверия к этим чувствам, когда они исходят от мужчины.

Неважно. Он здесь лишний. Она позвонила ему, просто чтобы рассказать, что произошло, услышать его голос, и, честно говоря, потому, что так полагалось. Он ей не чужой. Она любит его, ну… немножко. Вот она и позвонила ему – рассказать, что произошло, и сказала, что они увидятся на следующий день, или на следующий вечер.

Но она не ожидала, что он примчится в больницу. Джо попросил одну из сестер сказать ей, что ее просят к телефону, а когда она вышла из палаты Натана и подошла к сестринскому посту, там оказался Джо. Она улыбнулась, и расплакалась, и обняла его, и разговаривала с ним вполголоса. Но на протяжении всего разговора ощущала, как озноб пробирает ее все глубже и глубже, до самых костей.

Его появление должно было бы взволновать ее. Вместо этого Эмили возмутилась его самонадеянностью. Маленький мальчик, ее малыш, лежащий в унылой, пропахшей нашатырем палате в конце коридора, – вот средоточие ее жизни. Каждая клеточка ее существа, вся кровь, которая течет в ее жилах… каждый ее вдох – ради Натана. Он так нуждается в ней, а она ничем не в силах ему помочь, и боль от собственной беспомощности мучительнее всего, что ей доводилось испытывать в жизни.

Только сейчас, глядя в серые, как бурное море, глаза Джо, который ждал объяснений, только сейчас она сама начала понимать это.

Джо здесь посторонний. Все это не имеет к нему никакого отношения. Она ему небезразлична, в этом нет сомнения, но он ни на йоту не может себе представить, как она сейчас страдает. Как будто она на витрине под стеклом, обнаженная рана, а он – просто случайный наблюдатель, турист в музее, способный различить великолепные краски шедевра живописи, но совершенно не способный постичь его суть.

Он здесь лишний. Эмили любит его, она к нему неравнодушна, но быть с ним сейчас не хочет. Она хочет… ей нужно назад, к Томасу. Один Томас способен понять.

Эмили зажмурилась, закусила верхнюю губу и покачала головой, не в силах встретиться с Джо взглядом.

– Прости, Джо, – сказала она и тут же рассердилась на себя за извинение. – Ты тут ни при чем. Но ты должен понять, что…

– Ш-шш, – прошептал он, прижав палец к ее губам; его добрые ясные глаза были широко распахнуты. – Не надо ничего объяснять. Я понимаю, что все это – у нас с тобой – только начинается. Что бы ни ждало нас впереди, это будет потом. Сейчас ты должна позаботиться о Натане и о себе. Уж это-то я понимаю.

Где-то неподалеку надрывался телефон; две медсестры лет сорока принялись перешептываться. Эмили чувствовала восхитительный запах сирени, исходивший от цветочной композиции, которая украшала бледно-голубую стойку. Но сколько бы цветов близкие больных – ибо других тут не было, только близкие, – ни приносили, сколь бы усердно ни надраивали каждую поверхность, для Эмили больницы всегда пахли смертью.

Ну, пожалуй, не столько смертью, сколько умиранием.

Она не выносила этого запаха дезинфекции. От одной мысли о том, что Натану придется провести здесь ночь, остаться здесь до тех пор, пока доктора не определят, что с ним такое, к горлу подкатывала дурнота.