Русский экзорцист - Андрей Николаев Страница 18

– Мысли у них вполне чистые, уж поверь мне: девки, вино, вечный праздник. Все как всегда. А слова? Что слова! Не мы их придумали. Знаешь ведь – после татар остались, прижились. И потом, – полковник невесело усмехнулся, – русские матом не ругаются, русские матом разговаривают. А грязи при вас не было потому, что жили, как звери во грехе свальном. Иной раз даже завидно было…

– Так какой разговор, Сашок… простите, Александр Ярославович. Давайте вместе работать. Вам понравится со мной – я гарантирую. И вино будет, и девки! Сплошной праздник!

– Эх, Павел, рад бы я в рай…, ох, что я говорю, – все с той же усмешкой сказал полковник. – Придется тебе одному постараться. Ну, а за нами не пропадет. Сам понимать должен. Вас в последнее время не трогали. Жили в своих лесах да болотах, обряды хранили. Теперь вот в города вас пустили. Говорят, даже капища разрешат в черте города строить.

– Ну да, ну да, – согласился Волохов. – А еще говорят, что сильно вы, Александр Ярославович, женский пол уважали. Говорят, прелюбодействовали, меры не зная, невзирая на ценности нетленные православные и положением княжеским пользуясь?

– Отчеты попрошу еженедельно мне лично, – не слушая легкомысленный треп, сухо сказал полковник, – как меня вызвать знаешь. Ну, что, с богом?

– Да поможет Перун в деле праведном.

– Тьфу, – сплюнул полковник и перекрестился, – блаженный и есть.

Не обратив внимания на указатели в метро, Волохов вышел на улицу. Церковь стояла как раз напротив, через Ленинградский проспект, и он невольно залюбовался светлым зданием с золотым куполом.

– Что нам Пизантская башня, у нас свои падающие колокольни, – пробормотал он. – Вот чем вы народ взяли. Красотой.

Солнце пекло немилосердно. Волохов снял куртку и, перекинув ее через руку, спустился в подземный переход. Здесь было прохладно, на лестнице тетки торговали редиской, лимонами и курагой. Из выхода метро веял ветерок, насыщенный запахом обжитых подземелий. От киоска, торгующего музыкальными дисками и кассетами, ему задушевным голосом поведали, «как упоительны в России вечера». Особенно под хруст французской булки. Исключительно упоительны, согласился Волохов.

В саму церковь он, конечно, не пошел. Еще чего не хватало. Некоторое время понаблюдав за нищенками, сидевшими на земле вдоль забора вперемежку с бомжами, Волохов приметил самую бойкую и, подойдя, сунул ей в руку десятку. Бабка шустро спрятала деньги в рукав и, ткнувшись лбом в асфальт, стала желать благодетелю всяческих благ, долгих лет и тому подобный стандартный набор земных радостей.

– Спасибо, мать, – слегка заплетающимся языком проговорил Волохов, – спасибо, и тебе того же.

Достав из кармана еще десять рублей и помахивая бумажкой, он стал просить бабку помолиться за него, несчастного. Поскольку сам настолько погряз в грехе и разврате, что даже лоб перекрестить боится, не то что храм божий осквернить своим присутствием. Краем глаза он заметил, как остальные нищенки стали подбираться поближе.

– Уж я думал священником стать, вот те крест, думал, – Павел сделал вид, что собирается перекреститься, – а чего? Жизнь у них спокойная, тихая, мирная…

Тут бабки так заголосили, что народ стал оглядываться.

– Тихая, мирная, говоришь, – ядовито спросила самая бойкая старушка, – вот третьего дня только отца Василия убили. Вот третьего дня, не соврать!

– Да ладно, – отмахнулся Волохов, – небось сам помер. Старенький, поди, был.

– Как же, сам! Убили, а ничего не взяли! Только ризу старую. Вот и понимай, как хочешь! Пошел, понимаешь, покойника отпевать, а теперь самого хоронят. И не старый был – в самом соку мужчина, прости, Господи, – бабка перекрестилась, обернувшись к церкви. – А потом приходил тут один, в черных очках и одет прилично. Все выспрашивал: где, мол, отца Василия найти?

– Ну, это из милиции, наверное.

– Нет, – не согласилась бабка, – это до того еще, как убиенного нашли, стало быть.

– Да-а, – протянул Волохов, – и что, не поймали никого? Небось, ночью убили-то?

– Ну, как ночью. Под вечер. А суббота была, народу мало. Нашли его не сразу – его в кусты оттащили. Круг трамвайный возле «Смены» знаешь? Вот там под аркой и убили.

– Это какая же «Смена», в Тушино, что ли?

– Какое Тушино, милый, – бабка всплеснула руками, – да ты совсем пьяный, что ли? Вон, вдоль дома пойти, светофор пройдешь – и слева магазин этот детский. «Смена» называется.

Волохов скормил нищенкам еще пару десяток, напомнил про грехи и пошел в указанном направлении. Он не представлял, что хочет там найти, просто понял, что должен побывать на этом месте. Едва перейдя улицу, он почувствовал след . Вряд ли Волохов смог бы объяснить, что это такое. Просто некое концентрированное воздействие на все органы чувств сразу. Остатки запаха, перебившие запахи нагретого асфальта и спешащей толпы. Звон в ушах, вклинившийся в обычный звуковой фон многолюдной улицы. Ощущение обнаженности нервов на всей коже. Возникшее предчувствие беды, кошмара, который ты не в силах ни предотвратить, ни игнорировать. След был настолько явным, что Волохов огляделся вокруг, хотя знал, что кроме него никто не чувствует ничего необычного. Усиливаясь, след вывел его под арку, где нашли убитого священника. Здесь смрад стал нестерпимым, звон перешел в низкий рев, мешающий воспринимать окружающие звуки. Волохов, стиснув зубы, прислонился к стене. Каждое движение, каждое касание тела одеждой вызывало ощущение пореза. Зрение болезненно обострилось, каждая трещинка в асфальте стала ущельем, каждый блик света бил по глазам с силой зенитного прожектора.

– Это тебе не самогон хлестать, – прошептал он, сползая по стене на землю, – изнежился, сукин сын, очеловечился.

Женщина с детской коляской, вошедшая под арку, приняв его то ли за пьяного, то ли за припадочного, прибавила шагу, торопясь пройти мимо.

Упираясь в стену спиной и ладонями, Волохов поднялся на ноги. Сделал шаг, его шатнуло в сторону, ноги не держали. Но здесь след не кончался. Он вел во двор дома, через пешеходную дорожку в густые нестриженые кусты. Держась за стену, Волохов сделал несколько шагов, переступил через низкий металлический забор и, не удержавшись на ногах, рухнул на колени в некошеную траву. Рвотные позывы сотрясали тело. Он протянул руку и раздвинул ветки кустов. Туча черных и зеленых мух взвилась от его движения. Сглатывая слюну, чтобы не вывернуло наизнанку, он подался вперед. На земле, облепленные муравьями, лежали почерневшие пальцы отца Василия.

Он не помнил, как попал на трамвайную остановку. Сознание прояснилось рывком, осталась только слабость во всем теле. Слабость и тошнота, вызывающая спазмы в желудке. Рядом стояли молодые ребята и девчонки и, как обычно, не выбирая выражений, обсуждали сдачу зачетов в Пищевом институте. Волохов тронул разбитного с виду паренька за плечо и отдернул руку, увидев, что она в свежей земле.

– Чего вам? – спросил парень.