13 привидений - Михаил Павлов Страница 18

За четыре месяца она как будто состарилась, хотя нам не было еще и тридцати. Горе способно старить, доказано. А непрекращающееся горе – вдвойне.

– Про призрака слышала? – спросил я. – Вроде бы эта старушка из самолета теперь у вас в квартире обитает. Сидит в углу и следит за Вовкой.

Тома усмехнулась.

– Ну, спасибо, дорогой, – пробормотала она, макая мякиш хлеба в яичный желток. – Теперь я и об этом буду думать. Пылесосить там теперь нельзя, да?

– Вовка говорит, старуха все время на него смотрит. Будто бы пришла за ним, потому что он случайно выжил. Или забрать его хочет, или еще что. Шепчет что-то неразборчивое.

– Ты же ему не поверил?

– Тут двойной план за квартал выполнять надо, а не во всякую чушь верить. – Я тоже взял мякиш, макнул. – Жалко Вовку. Хороший же мужик. А свихнулся. К врачу свозить надо, к нормальному, платному, голову проверить.

– Он две недели после комы учился разговаривать. Какой-то нерв там заклинило. Видит плохо. Правый глаз, говорит, как в тумане. С левым еще как-то. Галлюцинации, паранойя для него сейчас в порядке вещей, это я тебе и без врача могу сказать, – Тома склонилась ближе и шепнула: – Я ему седативные даю. Настойки на валерьянке, всякие народные штуки. Вроде бы успокаивается. Можно день-два в тишине провести, без бесконечных заметок и серфинга по Интернету. И не орет по ночам. О боже, знаешь, как замечательно, когда никто не орет ночами?

Я не удержался и поцеловал ее в кончик носа.

Мы обедали вместе третью неделю. С тех пор как Тома позвонила и дрожащим от плача голосом принялась бормотать в трубку, что она больше не может. Ее достала такая жизнь. Нервы, нервы, нервы. Больной на голову Вовка. Роль сиделки. Постоянные разговоры о смотрящих. Падающие самолеты с каждой страницы, заметки, ссылки. Фотографии мертвых людей. Она говорила, что соберет сейчас вещи и уедет куда угодно, лишь бы подальше из ужасной квартиры, в которой запах лекарств въелся в обои. Купит билет в Мурманск, к маме, навсегда.

Было слышно, как кто-то кричит за ее спиной. Мечущийся во сне Вовка.

Я почти час ее успокаивал. Говорил, что она дурочка. Предложил первое, что пришло в голову, – пусть приезжает. И она примчалась, через полгорода, заплаканная, с влажными после душа волосами, с крепким запахом спиртного изо рта. Размазывала слезы и сопли ладонями, просила прощения, тряслась то ли от холода, то ли от нервов. Выпила банку пива, найденную в холодильнике, и, разомлев на табурете в кухне, до рассвета изливала, как же ей тяжело вдруг стало жить. Вот ты маркетолог в хорошей фирме, у тебя планы, отложенные деньги на отпуск в Греции, мысли о ребенке, о расширении жилплощади и о машине – нормальные такие мысли современного человека, – и тут случается авиакатастрофа, и все летит к чертям.

Сначала была надежда, кто же спорит? Она искренне верила, что Вовку можно выходить, подлатать, заживить. Кости срастутся, раны затянутся, и можно продолжать жизнь. Любовь ведь сильнее таких проблем, да? Но кто же ожидал подобных заскоков?..

Она говорила, что не может быть сильной женщиной в такой ситуации. Ее этому не учили. Как справиться с кошмаром? И надо ли вообще справляться?

Может, ну ее к черту, такую жизнь? Вовка и без нее выкарабкается.

Ее саму пугали эти мысли.

Я говорил, что она дурочка, что нельзя так; любые сложности можно и нужно преодолевать. Вовка поправится. Заскоки пройдут. Надо сцепить зубы и двигаться вперед.

А она плакала и не верила.

В семь утра я загрузил ее в такси и отправил домой. За два часа короткого сна она появилась в моих фантазиях несколько раз. Красивая, милая Тома, с растрепанными волосами, заплаканными глазами, дрожащим подбородком – такая же сексуальная, как и много лет назад на выпускном.

Когда она приехала в обед и без разговоров впилась губами в мои губы, я не сопротивлялся. Надо было – но не сопротивлялся. Может, у Томы разыгралось чувство вины. Или, может, она таким образом решила уйти от проблем. Я не знаю. Мне вдруг стало хорошо с ней.

Одинокому холостяку Сане стало хорошо, хоть режьте.

С тех пор мы две недели встречались в обед и иногда по вечерам. Работа маркетолога отлично позволяет задерживаться на работе.

В общем, как-то незаметно закрутился странный роман с одноклассницей за спиной искалеченного друга.

А потом Тома сняла Вовку с самолета.

Пока она была на работе, Вовка купил билет на рейс Санкт-Петербург – Сочи, вызвал такси и умчался в Пулково. В такси он вколол себе в глаз адреналин. Как потом вспоминал таксист, Вовка начал разговаривать сам с собой. Говорил, что надо разглядеть старушку получше, подобраться к ней, понять, о чем же она там все время шепчет.

К тому времени Вовка уже научился передвигаться при помощи костылей. У него еще были проблемы с коленом, но общее состояние здоровья улучшилось. Вовка почти перестал кричать по ночам. Правда, он и спать перестал – постоянно что-то писал в тетрадях и сидел в Интернете. В их квартире стали появляться странные личности, вроде экстрасенсов из столицы и местных ведьм. Они проводили ритуалы, зачищали квартиру от нечисти, пытались разговорить невидимую старушку и делали много чего еще, за что Томе приходилось расплачиваться из собственного кошелька.

– Потерпи немного! – убеждал ее Вовка, впрочем, без особой надежды. – Мы докопаемся до правды! Обязательно, ну же. Осталось чуть-чуть. Я обязательно разузнаю, чего она от меня хочет.

Он вызывал очередного черного мага, тот в очередной раз «чистил» квартиру, чтобы ничем особо не помочь. Старушка-призрак все так же стояла в углу у занавесок и что-то шептала себе под нос. А Тома рассказывала мне. Нервы ее были на пределе.

…Вовка бы так и улетел, если бы Тома не позвонила ему с работы. Возбужденный Вовка закричал в трубку, что он задолбался ломать голову над тем, что происходит. Он должен забраться в самолет, закрыть глаза и ждать смотрящего. Только так.

Обезумевшая от страха Тома сбросила мне сообщение, а сама кинулась в аэропорт. Я приехал позже и застал финальную сцену у терминала: Вовка навис над сидящей Томой и орал.

– Я не знаю, что творится! – орал он. – Я устал от происходящего! Устал от жизни! Мне это не нужно больше!

Он орал:

– Ты даже не представляешь, что это такое! – И еще: – Я вижу ее каждую минуту! Она всегда – всегда! – перед глазами! Она шепчет! Шепчет, понимаешь? Должна кричать, а шепчет!

Шрам на его лице покраснел и разбух. Вздулись вены на шее. Лицо покрылось пятнами. Стоящие рядом полицейские не знали, что делать с орущим калекой, которого шатало на костылях. А Тома плакала, закрыв лицо руками. Я подбежал, взял Вовку за плечи и пробормотал что-то по-мужски, успокаивающее. Он повернул ко мне лицо с выпученными глазами. Рот перекошен. Слюна на подбородке. Небритый и невменяемый.

– Сань! Сань, ты видел? Она меня с трапа стащила! Не надо, говорит! Мне, мне, понимаешь? Запрещает! А у меня перед глазами только эта… мать ее. Видишь, вон там? Шапочка вязаная. Губы в трещинках… Я не могу больше! Эта курва старая всюду за мной ходит! И всегда попадается на глаза! Шепчет что-то. Глазки распахнет с чернотой. Ууу…