Сошествие во ад - Чарльз Уильямс Страница 17

В видении Маргарет Анструзер предстал одинокий дом и две тени в одном и том же окне. Время исчезло, и мертвец пребывал наравне с живым. Переживания обитателей Холма стали одновременными, будто единовременность окутала Холм; они более не зависели от последовательности событий.

Случай, столкнувший Уэнтворта с мертвецом на этом духовном плане бытия, был просто одним из его злосчастий. Обычный ход времени придал ему значимость. То, о чем Уэнтворт предпочитал не думать, неожиданно оказалось совсем рядом с ним. Словно сама суть Государства чуть приоткрылась его глазам. Вот человек, отверженный Государством, влез по заброшенной лестнице к своей смерти. Его смерть влилась в Государство и растворилась в жизни других граждан. Уэнтворт не признавал демократических свобод. Он не признавал ни жертв угнетения, ни существование произвола. Возможно, такой произвол неизбежен, и Государство так же двойственно относится к собственному благу, как большинство его подданных — к своим жизням. Но Уэнтворт никогда не признавал и не отрицал этой неизбежности, даже не подвергал ее сомнению, она не задевала его, он ее попросту игнорировал. Он не думал о социальной справедливости. Иная справедливость занимала его куда больше. Она проявлялась, прежде всего, в его ученых трудах — там игнорировать существование других людей не следовало ни в коем случае. И если рядом вдруг появились сверхъестественные соседи, значит, следовало учесть и их. А один такой точно был.

Мертвец стоял там, где теперь находилась спальня Уэнтворта, и боязливо прислушивался, не идет ли кто. То прошлое все еще существовало здесь, поскольку прошлое — лишь часть нашей жизни, которую мы перестали воспринимать чувственно. Теперь прошлое приближалось к настоящему; приближалось к чувствам настоящего. Но между ними все еще раздавались — топ-топ — торопливые шаги, которые Маргарет Анструзер услышала на первом круге Холма. Мертвец вряд ли их слышал; его чувства на этом круге привели к смерти. Но по эту сторону мира были и шаги, и эхо, и память шагов. Именно к ним и прислушивался Уэнтворт.

Он вернулся к себе после того, как услышал размеренные и насмешливые шаги Хью и Аделы, их голоса и приглушенный смех. Он расхаживал туда-сюда и наконец остановился у того же окна, откуда выглядывал мертвец. Уэнтворт тоже выглянул. Он прислушался, и его воображение воссоздало звук шагов. Тело содрогнулось, ощутив жаркую волну желания. Желание заставило вслушиваться в ложной надежде. Не может быть, чтобы он не услышал, как звук шагов раздвоится, а потом он просто должен услышать настоящие шаги на улице, возле калитки, на дорожке, ведущей к двери. Там должна возникнуть вполне реальная фигура…

Это должно случиться; его тело сказало ему, что это должно случиться. Он должен получить то, что хотел, потому что… но шагов все не было. Мертвец с веревкой в руках стоял рядом с ним, рука к руке, нога к ноге, и тоже прислушивался, но той ночью никто из них так ничего и не услышал.

Вечер и утро были первым днем или несколькими часами, или несколькими месяцами, или и тем и другим сразу. За ними последовали другие. Дела на Холме шли своим чередом; постановка пьесы подвигалась. Паулина держалась в стороне, а Маргарет уже почти умерла или жила, умирая. Хью ездил в Город и обратно. Адела бродила по Холму. Ее образ захватил Уэнтворта целиком, он каждый миг нуждался в ее присутствии. Но и ему приходилось заниматься своими делами. «Блажен, кто не соблазнится о Мне»; [14]эта максима применима ко многим камням преткновения, особенно к тем, которые приносят удовлетворение одним своим присутствием. Уэнтворт внутренне покрикивал на свое удовлетворение, но с каждым днем все чаще спотыкался о неподвижный камень.

Раз или два он встретил Аделу — один раз у миссис Парри, где им не удалось даже поговорить. Они улыбнулись друг другу странной улыбкой; с обеих сторон в ней сквозил тончайший налет ненасытности, проистекающий из ее незримой природы. Это их ненасытности улыбнулись друг другу. Еще раз он столкнулся с нею и Хью однажды вечером у почты, и улыбка Хью тут же придала характер враждебности и улыбке Аделы. Она приказывала и заставляла подчиняться улыбку Аделы; сковывала и отторгала улыбку Уэнтворта. Она заставила его понять, что он, старый неудачник, взялся тягаться с молодым соперником.

— Ну, как там ваша пьеса? — поинтересовался Уэнтворт.

— Учим роли, — ответила Адела. — Кажется, времени только на пьесу и хватает. Удастся ли нам еще раз провести с вами вечер, мистер Уэнтворт?

— Жаль, что никто из вас не смог прийти, — немного невпопад произнес он. Это покажет им, подумал он, что его не проведешь.

— Да, — сказал Хью; слово повисло двусмысленно. Рассерженный этим, Уэнтворт поспешно продолжил:

— Как провели время в городе? — Он и сам не понял, кому из них адресовал вопрос. А может, обоим?

Адела ответила:

— О, вы знаете, голова кругом. Подбирала расцветки для костюмов и тому подобное.

— Но, к счастью, потом мы встретились, — добавил Хью. — Знаете, мы чуть не налетели друг на друга, правда, Адела? Перекусили на ходу и сразу в театр. Могло быть гораздо хуже.

В голове Уэнтворта звучали шаги. Он видел, как Хью взял Аделу за руку; видел, как она взглянула на него; видел, как они обменялись какими-то недоступными ему воспоминаниями. Звук шагов отчетливо двоился. Шаги шли сквозь него; он хотел отдаться им: жизни и смерти, ненависти и вожделению, соперничающим между собой, и единственный результат их борьбы — топ-топ, шаги на Холме. Он знал, что эти двое просто смеются над ним. Он буркнул что-то относительно вежливое, резко откланялся и отправился домой.

В кабинете он машинально полистал бумаги, осознавая породившее их интеллектуальное напряжение, но не способный им заинтересоваться. Он обнаружил, что уставился на эскизы костюмов для пьесы, и ощутил острое желание порвать их в клочья, навсегда отказаться от этого фиглярства, а потом отказаться и от своего отказа. Но он сомневался, что ему удастся справиться с другой силой, более далекой, чем Адела, — с миссис Парри. Несмотря на то, что раздражителем она была куда меньшим, чем, например, Астон Моффатт или Адела, разум предупреждал, что миссис Парри — это одна из природных сил, подобная времени и пространству, и с ней так просто не справишься. Она хотела эскизы — она их получит. Аделе он мог отказать, но не отказаться от нее; отказаться от миссис Парри ничего не стоило, а вот отказать ей не получалось никак. Раздраженный осознанием своей псевдосилы, он отбросил спасенные эскизы. Под ними оказались какие-то наброски; вот их-то он и разорвал.