Последние дни Нового Парижа - Чайна Мьевилль Страница 16

Никто из них не спал той ночью, когда пришло известие, в истинности которого они не могли быть уверены, но почему-то не сомневались. Они собрались вместе и, тихонько переговариваясь, попытались восстановить ход событий и понять, который из громких взрывов, раскатившихся над городом за последнюю неделю, ознаменовал гибель товарищей под натиском неизвестных сил.

Те, кто был близко знаком с погибшими, рассказывали истории из прошлого. Но Тибо встревожил товарищей: он ничего не стал говорить о своих наставниках. Не проронил ни слова. Нащупав в кармане марсельскую карту, он вспоминал разведчицу, которая пришла за ним, – и то, как он отправил ее восвояси.

Получив отказ, эта женщина, преодолевшая столь опасный путь, чтобы разыскать Тибо, больше ничего не сказала. Кто-то другой на ее месте принялся бы умолять, настаивать. Наступила долгая пауза, и она вынудила его встретиться взглядом – а потом, когда поняла, что он не передумает, молча повернулась и, поднявшись по ступенькам, вышла из погреба.

После секундного колебания он пошел за ней. На первом этаже он застал Элизу в замешательстве у приоткрытой задней двери, за которой виднелся двор со сломанной стеной, ночь, улицы, а женщина, которую никто из его товарищей не видел, ушла тем же путем, каким явилась, назад к тому, что замышляли ее друзья, – без него.

Потом стали называть имена. Эроль. Рофаст. Риус. Ише. До чего ужасная перекличка.

– Но нет, – говорит он, обращаясь к Сэм. – Мне пришлось уйти позже. После леса. – Он смотрит на грязную пижаму, которую носит поверх одежды. – Да, мы нашли там то, что искали. Когда мы заподозрили, что оно нужно британцам, мы сразу же возжелали его намного сильней – ну, ты понимаешь?

Последний шанс. Однажды утром они проснулись и обнаружили, что Седрик ушел.

– Да ну его… – сказал Пьер, но все знали, что без священника в случае атаки демонов им придется нелегко. Тибо развернул шпионскую карту и предложил план.

В Новом Париже базилика Сакре-Кер покрыта комковатым слоем черной краски, а из всех ее великолепных, некогда застекленных сводчатых окон и дверных проемов без дверей торчат метры трамвайных рельсов. Тибо и его команда добрались до тени бывшей церкви – туда, где рельсы тряслись, словно хвосты ящериц, хлестали тротуары и крыши, издавая скрежет и металлический свист, двигались, появляясь в ткани пространства, вгрызаясь в землю, как части древних фундаментов, резко исчезая из виду, дергаясь, изменяя расположение и снова пропадая.

Каждые несколько часов изнутри появлялся трамвай без вагоновожатого и с воем уносился из похожей на пещеру внутренней части базилики прямиком в город по какому-нибудь из эфемерных путей.

Члены «Руки с пером» нашли место, чтобы подождать, поднялись по лестнице из жилистых, мускулистых рук, которая извивалась под их тяжестью, и устроили лагерь на углу улицы, наблюдая за манифами, которые наблюдали за ними в ответ, высматривая, не появятся ли нацисты или демоны. Будущее поблекло теперь, когда они начали подозревать, что кое-какие части плана уже провалились. Брусчатка перед ними сдвинулась, уступая место рельсам. Они ждали, почти не разговаривая друг с другом, – большей частью просто следили за тем, как меняется земля, как проезжают мимо неправильные трамваи.

А потом, спустя сутки, усталый Тибо увидел, как один трамвай выбрался из базилики, словно червяк, и поехал в их сторону. На его лобовом стекле красовалась табличка: «Булонский лес».

– Сейчас же! – крикнул Тибо. – Немедленно!

Партизаны выскочили из укрытия и побежали, раскручивая веревки с «кошками», которыми и подцепили трамвай, словно молодого вола, когда он проезжал мимо.

– Жан упал. – Тибо вспоминает крик и то, как трамвай скользил прочь. – Он был слишком медлительным. Но остальные смогли забраться внутрь.

Они высовывались из дребезжащих окон, ликуя, пока трамвай несся через могилы Северного кладбища, расшвыривая по сторонам землю и сбивая надгробия. Рельсы появлялись перед ним и утопали в земле позади. Он изучал Париж, а Тибо с товарищами цеплялись за перила внутри.

В семнадцатый арондисман, по рю Ганнерон, продираясь прямиком сквозь близко стоящие дома на рю Дотанкур, Лежандр, Лакруа. Фары трамвая озаряли останки внутренних стен. Потом они снова выехали наружу и пронеслись над железнодорожными путями, на которых гнил брошенный поезд.

– Мы ехали слишком быстро, чтобы нас поймали, – говорит Тибо. – Даже когда мы проезжали мимо нацистов.

К их ужасу, трамвай резко свернул вниз по лестнице в подземелье станции метро «Вилье», прыгнул на старые рельсы, которые его там дожидались, и поехал в туннель. Сквозь проблески фосфоресценции и призраков. Завывая во тьме. Партизаны были слишком напуганы, чтобы шуметь, пока трамвай снова не выехал на поверхность.

У Порт-Майо рельсы, которые трамвай прокладывал сам для себя, вошли в лес. По окнам застучали ветви и листва. Движение замедлилось. Их окружала зелень. В конце концов машина остановилась на лужайке, аккуратно коснувшись буферов, которые выросли из земли при их приближении.

Два дня городские бойцы бродили пешком в этом лесу сновидений, оставив трамвай в чаще. Они то ходили кругами, увеличивая радиус, то сокращали маршруты – проверяли карту мертвой женщины.

Они поймали два волко-столика – диких, пугливых, с лисьими частями – и воспользовались их деревянными телами, чтобы зажарить шеи из плоти и крови. Считалось, что тот, кто ест мясо манифа, меняется.

– Что случилось с твоими товарищами? – спрашивает Сэм.

О каком монстре она думает? Об огромной безликой женщине, полной выдвижных ящиков, из которых выходит всякое? О куклах Беллмера, которые ползают, как крабы, на манекеновских ногах с шарнирными суставами? Может, она представляет себе эскадрилью демонов и призвавших их нацистов, пыточных мастеров-эсэсовцев, управляющих многометровыми тварями с бородами из серных сталактитов…

Нет.

Они в конце концов нашли сокровище – пижаму, помеченную звездой.

Пижама висела на вешалке на дереве, колыхаясь на ветру, и наблюдали за ней только совы. Тибо и остальные партизаны замерли, увидев свою находку в тусклом лунном свете, ощутив ее. Они принялись осторожно приближаться к ткани с золотой вышивкой.

– Я думал, если мы где-то ее и найдем, то только в О-де-Сене, – бормочет Тибо. – «Моя пижама, бальзамный молот, лазурью вызолочена». – Он цитирует стихотворение Симоны Йойотт «Пижамная скорость», со страниц сборника «Légitime Défense» ^[21]. Ткань была прошита самообороной. – Я не виноват в том, что с ними случилось.

Пьер стоял впереди и тянулся к одежде на вешалке, когда его убили выстрелом из зарослей.