Двенадцать - Джастин Кронин Страница 16

Проклятый Дэвид, подумала она. Так зациклился на себе, с другими не считается, занимается бог знает чем, бог знает где, пока она тут одна, без воды, без телефона, без электричества, да еще этот ужасный цвет в детской! И близко не такой, как надо! У нее всего лишь двадцать четвертая неделя, но она чувствовала, как бежит время. Кажется, тебе еще не один месяц остался, и вдруг ты уже протискиваешься через дверь посреди ночи с небольшим чемоданчиком и сломя голову едешь в больницу. Вот ты уже лежишь на спине под ярким светом ламп, пыхтя и тужась, по тебе волнами прокатываются схватки, овладевая тобой, и больше ничего, пока ребенка не родишь. А потом сквозь туман боли чувствуешь руку в своей руке, открываешь глаза и видишь рядом Брэда, у него такое лицо, ты даже не можешь сказать какое – прекрасное, испуганное и беспомощное. Слышишь его голос. «Тужься, Лайла, уже почти получилось, еще разок, и все получится». Да, точно. Ты погружаешься внутрь себя и находишь силы для последнего рывка и выталкиваешь ребенка. В наступившей тишине и покое он протягивает тебе замотанный в пеленку волшебный подарок, твоего ребенка, слезы счастья рекой текут по его щекам, а ты чувствуешь правильность и глубокий, вечный смысл твоей жизни, понимая, что выбрала этого мужчину среди остальных просто потому, что так должно было быть, что твой ребенок, Ева, теплое маленькое создание вас двоих, была именно этим – сделала вас двоих одним.

Брэд? Почему она думает о Брэде? Дэвид. Ее мужа зовут Дэвид, а не Брэд. Папа Дэвид и его Папомобиль. Был ли в истории папа римский по имени Давид? Быть может. Лайла сама из методистов, откуда ей знать.

Ну, подумала она, когда Роско скрылся из виду, хватит. Ей надоело сидеть взаперти, как в ловушке, в грязном доме. Пусть Дэвид поступает, как ему вздумается, а она не видит причины сидеть дома в этот прекрасный июньский день, когда ей совершенно нечего делать. На дорожке ее ждал старый надежный «Вольво». Где ее сумочка? Ее бумажник? Ее ключи? Вот оно все, на небольшом столике у входной двери. Там, где она их оставила.

Пошла наверх, в ванную. Боже мой, туалет в таком состоянии, она даже думать не хотела в каком. Она поглядела в зеркало на свое лицо. Ну, не слишком хорошо. Будто выжившая в кораблекрушении – волосы, как воронье гнездо, глаза запали и поблекли. Кожа бледная, будто она не одну неделю солнца не видела. Она была не из тех женщин, которым нужен час, прежде чем из дома выйти, но все же. Хорошо бы душ принять, но это, конечно же, невозможно. Она взялась мыть лицо водой из одного из флаконов, что стояли на раковине, натерла лицо махровой салфеткой, так, что оно стало розовым. Расчесала волосы щеткой, убрала назад в хвост и стянула резинкой. Подкрасила щеки румянами, слегка подвела ресницы тушью, обвела губы помадой. Из-за жары она была одета в футболку и спортивные штаны, поэтому пошла в спальню, где стояли догоревшие свечи и валялись кучи грязного белья. Взяла из шкафа одну из длинных рубашек Дэвида. Вот с тем, что снизу надеть – проблема. Мало что подойдет. Она нашла свободные джинсы, в них она втиснется, если верхнюю пуговицу не застегивать, и сандалии.

Снова к зеркалу. «Неплохо, – подумала Лайла. – Определенно лучше, чем было». В конце концов, она же не в какое-то особенное место идет. Хотя было бы неплохо зайти куда-нибудь на ланч, когда дела сделает. Она это определенно заслужила, после того как так долго дома сидела. Зайти в какое-нибудь хорошее заведение и поесть. Нет ничего лучше, чем бокал вина и салат на веранде летним днем. Кафе «Де Ами» – то, что нужно. У них отличный патио, украшенный вьющимися растениями с ароматными цветами, и просто прекрасный повар – он однажды подходил к их столику. Учился в «Кордон Блю». Пьер? Франсуа? Он просто чудеса творит со всеми этими соусами, придавая изысканный вкус самым простым блюдам. Курица в вине – умереть, не встать. Хотя больше всего «Де Ами» прославились своими десертами, особенно шоколадными муссами. Лайла в жизни не пробовала такого, просто чудесно. Они с Брэдом всегда брали себе десерт после ужина, один на двоих, и кормили друг друга с ложечки, как подростки, настолько опьяненные чувством, что для них не существовало ничего в этом мире, кроме них двоих. Какие благословенные времена – ухаживания, жизнь, открывающаяся перед ними, словно страницы книги, многообещающая. Как они смеялись, когда она едва не проглотила кольцо на помолвку, которое он спрятал во взбитых сливках с какао, а потом, когда Лайла отправила Брэда на улицу, под проливной дождь, чтобы он купил ей что угодно – «Кит-Кат», «Алмонд Джой», да хоть старый добрый «Херши». Проснулась через час и увидела его на пороге спальни, промокшего до нитки, но с уморительной улыбкой на лице и гигантским таппервэровским контейнером шоколадного мусса, сделанного Франсуа – или Пьером? Столько, что взвод можно накормить было. Вот такой он был, Брэд. Пришел в кафе, которое уже было закрыто, постучал в заднюю дверь, увидев, что внутри еще горит свет, и дождался, пока к нему вышли. Протянул мокрую купюру в пятьдесят долларов. Так здорово это было. «Боже мой, Лайла, – сказал он, когда она набила полный рот мусса, – такими темпами наш ребенок наполовину из шоколада будет, когда родится».

Ну вот, опять. Дэвид. Теперь ее муж – Дэвид Сентр. Лайле определенно надо с этим разобраться. Она и Дэвид не только ни разу не ели шоколадный мусс в «Де Ами» – они вообще никогда не делали хоть что-то подобное. У этого человека ни капли романтики в крови. И как только она позволила такому мужчине уговорить ее стать его женой? Так, будто она была всего лишь одним из пунктов в его списке важных дел. Стать знаменитым врачом – сделано. Сделать Лайлу Кайл беременной – сделано. Поступить как полагается – сделано. На самом деле он ее толком-то и не знает.

И она пошла вниз по лестнице. Снаружи все было залито светом летнего солнца, воздух будто наполнился золотистым газом. К тому времени как Лайла дошла до двери, ее охватило совершенное возбуждение. Сладость свободы! Так долго сидеть взаперти – и наконец-то выбраться наружу! Можно только представить, что скажет Дэвид, когда узнает. «Бога ради, Лайла, я же тебе говорил, что это опасно. Ты должна думать о ребенке». Но она думала именно о ребенке. Ребенок этому причиной. Этого Дэвид не понимал. Дэвид, слишком занятый тем, что спасает мир, чтобы помочь ей с детской. У которого машина ездит то ли на аспарагусе, то ли на ведьмином порошке, то ли на благих помыслах. Который оставил ее здесь одну. Одну! А самое худшее, худшее из всего – Кролик Питер ему даже не нравится! Как она могла решиться завести ребенка от мужчины, которому не нравится Кролик Питер? Что это о нем говорит? Что за отцом он станет? Нет, это не его дело, что она решила, пришла к выводу Лайла. Взяла со столика сумочку, ключи и открыла дверь. Какое его дело, что она решила выйти, что она покрасит детскую в фисташковый, пунцовый или красно-коричневый? Пусть хоть сам себя трахнет. Уж это у Дэвида получится.

А краску Лайла Кайл сама купит.