Имаджика. Пятый Доминион - Клайв Баркер Страница 16

— Я здесь уже лет сто не был. Сюда любила приходить моя первая жена, чтобы посмотреть на воздушных змеев. — Он вытащил из кармана фляжку с бренди и протянул ее Миляге. Тот отказался. — Никак не могу согреться в последние дни. Одна из отрицательных сторон преклонного возраста. С положительными я познакомиться еще не успел. Вам сколько лет?

Вместо того чтобы признаться, что не знает, Миляга сказал:

— Почти сорок.

— Вы выглядите моложе. Собственно говоря, вы едва ли изменились с тех пор, как мы виделись в первый раз. Вы помните? На аукционе? Вы были с ней тогда. Я — нет. Огромная разница: с ней и без нее. В тот день я позавидовал вам так, как никогда не завидовал ни одному мужчине, просто потому, что она была рядом с вами. Позже, разумеется, мне доводилось видеть то же самое выражение на лицах других мужчин…

— Я пришел сюда не для того, чтобы все это выслушивать, — сказал Миляга.

— Да, я понимаю. Мне просто очень важно объяснить вам, каким сокровищем была она для меня. Годы, которые я провел с ней, я считаю лучшими в своей жизни. Но, разумеется, лучшее не может длиться вечно, иначе какое же оно лучшее? — Он снова отхлебнул из фляжки. — Знаете, она никогда не упоминала вашего имени, — сказал он, — Я пытался спровоцировать ее на это, но она говорила, что выбросила вас из головы, забыла вас, что, разумеется, было неправдой…

— Ну почему же неправдой? Я готов в это поверить.

— Не верьте, — быстро сказал Эстабрук. — Вы были ее греховной тайной.

— Зачем вы пытаетесь польстись мне?

— Но это правда. Все время, пока она была со мной, она любила вас. Поэтому мы и беседуем сейчас. Потому что я знаю это, да и вы скорее всего тоже.

До сих пор они ни разу не упомянули ее по имени, словно из каких-то суеверных соображений. Она, женщина, абсолютная и невидимая сила. Это было лишь иллюзией, что они твердо стоят на земле. На самом деле они парили в небе, как воздушные змеи, и воспоминание о ней было той единственной ниточкой, которая привязывала их к реальности.

— Я совершил ужасный поступок, Джон, — сказал Эстабрук. Он снова поднес фляжку ко рту и сделал несколько больших глотков. — И теперь я ужасно об этом сожалею.

— Что такое?

— Можем мы немного отойти в сторону? — сказал Эстабрук, косясь в сторону владельцев воздушных змеев, которые, впрочем, едва ли могли подслушать его слова, так как были, во-первых, слишком далеко, а во-вторых, слишком увлечены своей забавой. Он почувствовал себя готовым поделиться тайной, лишь когда дистанция между их ушами и его признанием увеличилась вдвое. Но когда он все-таки решился, он сделал это просто и ясно. — Не знаю, что это на меня нашло, — сказал он, — но я нанял человека, чтобы он убил ее.

— Что вы натворили!

— Мой поступок пугает вас?

— А вы как думали? Конечно!

— Видите ли, это высшая форма обожания — стремиться прекратить существование того, кого любишь, чтобы лишить его возможности продолжать жить без тебя. Это любовь высшего порядка.

— Это гнусное разъебайство!

— Да, вы правы, и это тоже. Но я не мог вынести… просто не мог вынести… саму мысль о том, что она жива и она не со мной… — Речь его стала путаться, слова тонули в слезах. — Она была так нежна со мной…

В это время Миляга думал о своем последнем разговоре с Юдит. Этот прерываемый помехами звонок из Нью-Йорка, цель которого так и осталась невыясненной. Знала ли она в тот момент, что ее жизни угрожает опасность? А если нет, то знает ли она сейчас? Он схватил Эстабрука за воротник пальто с той же силой, с какой страх сжал его сердце.

— Ты ведь не для того меня сюда притащил, чтобы сказать, что она мертва?

— Нет-нет, — запротестовал тот, не пытаясь высвободиться. — Я нанял этого человека, и я хочу остановить его…

— Так сделайте это, — сказал Миляга, отпуская воротник.

— Я не могу.

Эстабрук сунул руку в карман и извлек оттуда листок бумаги. Судя по его мятому виду, его сначала выбросили, а потом подобрали и расправили.

— Это я получил от человека, который подыскал убийцу, — продолжил он. — Две ночи назад письмо было доставлено ко мне домой. Абсолютно очевидно, что он был пьян или одурманен наркотиками, когда писал, но там сказано, что в тот момент, когда я буду читать это письмо, он будет уже мертв. По всей видимости, так оно и есть. Он до сих пор не объявился. А он был моей единственной связующей нитью с убийцей.

— Где вы встретились с этим человеком?

— Он нашел меня.

— А с убийцей?

— Я виделся с ним где-то к югу от реки, точное место я не могу назвать. Было темно. Я был в растерянности. Кроме того, его там уже нет. Он уехал на ее поиски.

— Так предупредите ее.

— Я пытался. Она не стала разговаривать со мной. У нее сейчас новый любовник, и он так же ревнив, как и я в свое время. Мои письма, мои телеграммы отсылаются обратно нераспечатанными. Но он не сможет защитить ее. Этот человек, которого я нанял, его зовут Пай…

— Это что, кличка какая-нибудь?

— Я не знаю, — сказал Эстабрук. — Я не знаю ничего, кроме того, что я совершил нечто ужасное и вы должны помочь мне исправить положение. Вы должны. Этот парень по имени Пай, он смертельно опасен.

— А почему вы думаете, что он пойдет на контакт со мной?

— Гарантии, конечно, никакой. Но вы моложе меня и сильнее, а кроме того, у вас есть кое-какой… опыт по части преступной психологии. У вас больше шансов встать на пути между ней и Паем, чем у меня. Я дам вам деньги для убийцы. Вы сможете откупиться от него. Вам я заплачу, сколько скажете. Я богат. Предупредите ее, Захария, и убедите ее приехать домой. Я не вынесу, если ее смерть будет на моей совести.

— Поздновато вы об этом подумали.

— Я делаю все, чтобы предотвратить несчастье. Так что же, по рукам?

— Мне нужно письмо от человека, который свел вас с убийцей, — сказал Миляга.

— Это просто какой-то набор бессмысленностей, — сказал Эстабрук.

— Если он мертв и она тоже умрет — это письмо будет вещественным доказательством независимо от того, есть в нем смысл или нет. Давайте его, или сделка не состоится.

Эстабрук засунул руку во внутренний карман, собираясь достать письмо, но, дотронувшись до него, заколебался. Несмотря на все разговоры о чистой совести и о том, что Миляги призван спасти ее, ему ужасно не хотелось расставаться с письмом.

— Я так и думал, сказал Миляга, — Ты хочешь перестраховаться: если что-нибудь случится, виновным будут считать меня. Убирайся и сам чеши себе яйца.

Он повернулся к Эстабруку спиной и стал спускаться с холма. Эстабрук побежал за ним, выкрикивая его имя, но Миляга не стал замедлять шаги. Пусть побегает.

— Ну хорошо! — услышал он у себя за спиной. — Хорошо! Держите!