Темный мир - Андрей Лазарчук Страница 16

Правда, я оказался нетранспортабельным. Артур расквасил мненос — у меня вообще-то нос совсем слабый, кровь может пойти и просто так, безвсякого рукоприложения, — и я некоторое время сидел закинув голову ипережимая пальцами ноздри. В ухе, надо сказать, даже не звенело, а гудело. Нополе боя осталось за нами… так думал я, почти довольный собой. Я вдруг понял,что уже давно хотел накидать ему людей с добавкой. И вот мечта сбылась. Таквнезапно.

Но скоро выяснилось, что Маринка исчезла.

Сначала думали, что она забилась куда-нибудь в укромноеместо, поэтому звали, уговаривали, бегали по берегу и редколесью, светилифонарями. Без толку. А потом меня торкнуло…

Такое у меня бывает. Редко, не по собственному желанию — икогда никто не подглядывает. Но вот в лесу, скажем, особенно натретий-четвертый-пятый день, когда город из организма выветрится, я могу идти сзакрытыми глазами, не натыкаясь на деревья, и находить человека за километр илидаже больше. Не знаю как. Ноги сами приводят. Так и тут. Я вдруг понял,почувствовал — в какую сторону она побежала. И понял, что она все еще бежит.

Метнулся в избу, надел куртку — и двинул следом.

Редколесье скоро кончилось, и началась чаща. Но чаща здесь,в каменистой местности, довольно проходимая — потому что деревья хоть и растутна камнях, но плохо. Хорошо они растут между камней. То есть чаща была вполнепроходимая, но представляла собой лабиринт, путь по которому получался весьмапетлистым. Если бы у меня была хоть малейшая возможность срезать часть петель,я догнал бы Маринку намного раньше, и… Получается, никакой возможностисократить путь у меня уже не было, но тогда я этого не знал и на извороты путислегонца ругался. Именно слегонца. Беспокоиться за Маринку было совершенно не счего. Наоборот, я надеялся, что пробежка пойдет на пользу воспаленному (илираспаленному) девичьему воображению. Пардон, если обидел. Максимум, что ейгрозило, — подвернуть ногу.

У меня был компас, я хорошо помнил карту, так чтозаблудиться не боялся. И Маринка со своими ролевиками довольно часто бывала влесах. Ночь, как вы понимаете, в это время и в этих местах — понятие условное,тут много светлее, чем в Питере: совсем ранние сумерки, свободно можно читать.Ну, в лесу под деревьями было, конечно, потемнее…

Шел я — быстро, иногда даже пытался бежать — около часа.Определить расстояние до Маринки я не мог, но чувствовал, что по-прежнему идуверно.

На пути оказалась какая-то горка, не очень высокая, нодовольно крутая. Я взобрался наверх. Это была даже не горка, а длинный вал —как будто копали канаву и всю землю откидывали в одну сторону. Канава тожеимела ожидаемое место — заросшая густым кустарником и, пожалуй, непроходимая.Из нее отчетливо тянуло болотом. Я покрутился наверху — и пошел по гребню валаналево. Потому что налево было правильней, чем направо. И буквально черезпятьдесят метров наткнулся на Маринку.

Она стояла застыв — в какой-то неустойчивой позе,остановившись на полушаге; а в нескольких шагах перед нею присел, расставивлапы и наклонив тяжелую башку набок, белый зверь. Похожий на собаку.

— Хороший песик, — сказал я, опускаясь на корточкии правой рукой вытаскивая из кармана нож, а левой пытаясь нашарить камень илисук — и, разумеется, ничего не подворачивалось. — Хороший песик… ты чей? Ятебя видел где-то…

И тут до меня дошло, что это один в один кошмарное Лилинодомашнее животное. Просто брат-близнец. Или сестра.

— И хозяйка твоя, наверное, где-то тут ходит, да?Грибочки собирает, траву целебную? Ты к ней сходи, к Лилечке, привет передай,скажи — ребята извиняются, мол, что не попрощались…

Я нес еще какую-то ахинею, а собака явно ждала, когда у менякончатся слова. И, в общем, дождалась. Слова у меня кончились.

Тогда она повернулась и убежала.

— Ф-ф… — выдохнула Маринка. — Это ты. Как тыменя нашел?

— По запаху… Как-как. Шел и нашел. Ну ты даешь. Ночью —в тайгу…

— Дура, — равнодушно сказала она. — Лучше бысдохнуть.

Она села на землю и обхватила руками колени.

— Зачем все? — спросила она кого-то — явно неменя. Но за неимением этого кого-то постороннего отвечать пришлось мне.

— Ну… У меня есть предположения, но тебе они могутпоказаться нелепыми.

— Ой, слушай, у меня еще та лапша на ушах не обсохла…

— Ты спросила — я честно попытался ответить.

Она помолчала.

— Костик… я дура, да?

— Без сомнения.

— А почему так? Я ведь умная на самом-то деле.

— В чем-то и умная. Одно другое не отменяет. Да ивообще — любая настоящая женщина должна уметь быть дурой.

— Уметь… Ха. Уметь. У меня это само получается. Всеумная, умная, умная, и вдруг бах — и дура набитая. Потом снова умная.

— Кстати, дура набитая — это просто тряпичная кукла.

— Знаю… Тут они у каждой бабки есть. Спрашивала, зачем,что означают, — плечами пожимают: обычай, мол. Но смущаются при этом.

— Пойдем?

— Не хочу. Будут ржать и тыкать пальцем. Я завтра уеду.

— Ага. А потом уйдешь из универа и утопишься вСмоленке. И будешь утопленницей по ночам приходить к Артуру…

— Да ну тебя.

В голосе Маринки уже совсем не было слез. Радости, конечно,тоже не было…

Мы поднялись и пошли обратно.

И заблудились.