Иррационариум. Толкование нереальности - Дмитрий Лукин Страница 15

Старший лейтенант задумался. А и вправду, чего он хочет?

– Не знаете, что такое эти близнецы?

– То мне неведомо. Может, и догадываюсь, да от догадок проку мало. Не провидец я, сынок. Людей вижу, дал Господь такой дар, уж не знаю за что, а эти – эти не от мира сего.

– Черти, значит?

– Боже святый, Боже крепкий, Боже безсмертный, помилуй нас, грешных… – Отец Георгий размашисто перекрестился. – Это с какой стороны глянуть.

– В людях, говорите, разбираетесь, отец Георгий? – Дмитрий решил глянуть с другой стороны.

– Дал Господь дар.

– Вот всех людей они с ума сводят, а меня – не свели. Почему? Чем я такой особенный?

– Истинно хочешь узнать?

– Хочу.

Священник помолчал, а потом медленно, нараспев, будто повторяя заученное, произнёс:

– Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты теплохладен, а не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст Моих!

– Не понял.

– Поймёшь. Потом. Ещё не время. А теперь – ступай с Богом!

Напиться, думал Дмитрий, переходя через эстакаду. До чёртиков, до поросячьего визгу, в хлам, в дрова, в драбадан, чтобы полная отключка – и всё. В отпуске он или где?

Зашёл в продуктовый. В винно-водочном нарядно сверкали боевые построения горячительного – всё больше водка и дешёвая «бормотуха». Особо выделялась недавно появившаяся «андроповка» по четыре семьдесят – ядовито-зелёная этикетка с лаконичной чёрной надписью «Водка» на белом фоне. Взять, что ли? Алкаши говорят, с ног валит вусмерть. Поколебавшись, всё же взял «Посольскую» за шесть пятьдесят, три банки томатной кильки в рыбном отделе и половинку «украинского» в хлебном.

– Вчерашний, – честно предупредила продавщица. – Через час свежий завезут.

Дмитрий только рукой махнул.

Напиться не вышло. Только он принял первые пятьдесят капель и закусил корочкой, щедро сдобренной консервным соусом, затренькал телефон. Небось, по поводу вчерашнего. Шутка ли – маньяк из КГБ. Он вообразил себе такой заголовок в вечерней газете, и сделалось немного не по себе.

Не угадал. Звонил ликующий Савелий. Орал в трубку так, что пришлось отвести от уха.

– Димыч! Прикинь, Димыч! У нас тут дела – дурдом! Сейчас с повинной знаешь, кто явился? Угадай!

– Не буду угадывать, – обронил Дмитрий.

– Это верно, старик, не угадаешь. Зелёный явился! С чистосердечным! А тут как раз я дежурю, вот пруха-то.

Конечно, Савелий, как обычно, грезил о третьей звёздочке на погон. Понятно – двое детей, повышение оклада. Но… Кажется, товарищ старший оперуполномоченный, след близнецов ты научился распознавать. И верно.

– Только вот обстоятельства…

Савелий перестал кричать и добавил негромко:

– Ты не мог бы заскочить, посоветоваться?

Дмитрий тоскливо оглянулся на початую бутылку.

У себя в кабинете Савелий поведал всю историю. Зелёный объявился поутру, часов в восемь, как раз когда Дмитрий общался с Авдотьей Тихоновной. Подошёл к стойке дежурного и выложил перед ошалевшим Савелием груду драгоценных изделий.

– Я столько золота и каменьев в одной куче отродясь не видывал, – Савелий от волнения не мог сидеть, расхаживал по кабинету. – А самое смешное, Зелёный – это не погонялово, а настоящая фамилия.

– Ты не отвлекайся, – перебил Дмитрий друга.

В общем, история получилась такая. Около одиннадцати вечера в кабаке «Юбилейный», где гулял Зелёный, появились близнецы. Тут щипач и осознал, что ему по плечу великие свершения. За ночь он «взял» ювелирный – «прикинь, Дима, сигнализацию отключил», – сберкассу и три «комка» с радиоаппаратурой. Всё свёз на хазу. Бомбанул бы и больше, да ночи летом короткие.

– Вот, говорит, гражданин начальник, я теперь не щипач поганый, а настоящий вор. И хочу отсидеть, чтобы всё по закону. Поэтому оформляйте мне явку с чистосердечным, и всё тут.

– А близнецы?

– О! – Савелий важно поднял палец. – Вспомнил я тут и показания гражданина Хавченко, и как мы сами этих близнецов видели, и…

Он понизил голос.

– И кто их «закрыл». Смотрю – а парочка эта на пороге тусуется. Зелёный к выходу, они заходят. Перемолвились парой слов, и вроде как уходить, и Зелёный тоже. Вот тут с тобой посоветоваться хочу. Повязали мы всех. Зелёного отдельно, этих отдельно.

– Правильно, – кивнул Дмитрий и закурил.

– Ведь, если этих оттуда выпустили, то мало ли что? А? Как думаешь?

– Думаю, этих надо отпустить. Ты хоть их не допрашивал?

– Я – нет. Ребята говорят – чисто дебилы. Какие из них пособники? Короче, отправили на «дурку», проверять на вменяемость. Правильно, как думаешь?

– Посмотрим.

– И ещё. Тут, – Савелий вытащил из папки листок, – список конфиската с хазы Зелёного. Смотри. Бобинник «Акай», двухмоторный, с реверсом, три головки… Мечта жизни! Мне ж на такое до старости копить. Может, прихарить?

– Прихарь, конечно. «Комок» с того не обеднеет. И так жируют.

Савелий просветлел лицом.

– Слушай, может, и тебе чего надо? Ну, приёмник «Грюндик», или магнитола классная, «сонька».

– Спасибо, друг. Приемник у меня есть. Значит, в какую психушку закрыли?

Савелий помолчал.

– Знал, что заинтересует.

Зазвонил телефон.

– Да, товарищ подполковник! Начальство, – прикрыл трубку ладошкой. – Никак нет. Конечно, не отвечает, вот он у меня в кабинете… Ага… Да… Всё. Понял.

Глаза у Савелия были круглые.

– Димыч, ты это… Я чисто на автомате. Шеф тебя разыскивает. Домой звонил. Извини, если что. Поднимись к нему, говорит, срочно.

– Так куда этих упекли?

– А? А! В первую психиатрическую, как всегда.

Дмитрий хлопнул друга по плечу.

– Без обид. Оно даже к лучшему. Всё равно добрались бы.

И пошёл к шефу.

Товарищ подполковник, в точности как и Савелий, не восседал в начальственном кресле, а разгуливал по кабинету, разве что более обширному, чем у простого опера.

– Такое дело, Дима, – без обиняков начал шеф. – Не знаю, что ты натворил, но тебя срочно желает видеть Михалыч.

Михалыч – перевода не требуется. Владимир Михайлович Буров, генерал-майор, начальник областного УВД. Большой человек. Раз в год по праздникам видим.

– В общем, я ему отзвонился, он выслал за тобой машину. С минуты на минуту. Смотри, Дима, будь осторожен. Лишнего не болтай, честь отделения не посрами. И запомни, – шеф доверительно наклонился поближе, – Михалыч – хитрая бестия. Вид добродушный, но ты не верь, и обещаниям тоже не верь. Никаким. Понял?