Багрянец - Адам Нэвилл Страница 15

С первого же взгляда бухта очаровывала ее; при мысли о том, в какой роскоши живут местные обитатели, она сперва почувствовала себя почтенной, а потом – лишней. Она размышляла, не видел ли кто-то с этих яхт, скользящих вдоль побережья, как в одной из долин тонкие нейлоновые стенки маленькой палатки Линкольна дрожат под теми же ветрами, что теперь нападают на его сестру?

Последний путь Линкольна вел его – а теперь и ее – мимо Диллмута, то вверх, то вниз по гористому «ошейнику» фермерской земли над зазубренным берегом. Здесь на километры вокруг не встречалось человеческого жилья, не считая горстки ферм и одного дома Земельного фонда. Над морем, будто курганы забытых богов, возвышались непрерывные холмы.

Побитую ветром землю покрывали длинная и грубая трава, похожая на пшеницу, да ломкий красный вереск. Кругом бродили черные овцы и маленькие стада таких же черных пони. Колючие кустарники и черные деревья разделяли территорию на лоскуты, словно одеяло; ручьи выливались из долин на свинцовые пески; грубые лица черных вулканических скал мрачно смотрели в пустые выемки бухт, куда надо было спускаться на канате.

Хелен давно миновала Диллмут с его яхтами и огромными белоснежными особняками, и даже вода под ее ботинками у прибрежной тропы казалась непригодной для плавания. Когда туча с пустошей поплыла на запад, море сменило цвет с бирюзового, будто ацтекские украшения, на сланцевый.

Хелен шла мимо двух гончарных печей, обвитых плющом, мимо установки для цемент-пушки времен Второй мировой, мимо заброшенной сидровой фабрики – они все лежали в руинах. Земля была старой, исполосованной шрамами и травмами, зато теперь ее никто не трогал.

На полдороге между двумя бухтами, когда Хелен приближалась к Уэйлэм-Пойнту, ее охватило такое чувство одиночества перед бескрайним небом и морем, что она ощутила приступы паники.

Как только брат выдерживал? Он здесь неделями оставался один. Или кто-то был с ним в этих далеких краях? Но кто? Уж точно не Вики, с которой Линкольн находился в долгих и сложных отношениях. Эта молодая, мрачная, ревнивая женщина с круглым лицом на его похоронах явно все время беспокоилась только о том, как выглядит. Хелен не могла не задуматься, как мало доброты ее брат при жизни видел от женщин – в том числе от нее.

Сама она торопилась повзрослеть и покинуть дом: Хелен подгоняло тщеславие и постепенно растущий стыд своего происхождения. Однако ничего не получалось: куда бы она ни пыталась пристроиться, ей нигде не находилось места. Возможностей попадалось мало, зарплаты были низкими, а любовники – либо инфантильными, либо ей не подходили. Наконец Хелен утомилась, вернулась домой, на какое-то время сошлась со старым бойфрендом Митчем, который всегда хорошо с ней обращался… и забеременела – не прошло и двух месяцев. Теперь Митч жил в Австралии, едва общался с Хелен, не считая банковских переводов, и не проявлял никакого интереса к Вальде.

Хелен поднималась по склону к далекой скамейке у края обрыва, параллельно размышляя над тем, почему внешнее впечатление, производимое Линкольном, так не сочеталось с его смертью? Если верить матери, маска беззаботности, которую брат надел в подростковом возрасте, не покидала его лица до самого конца. «Расслабленный малый» – так обычно его все описывали. Он смотрел с оптимизмом даже в будущее, невзирая на все доказательства, что ничему хорошему там места не было. Это не давало Хелен покоя. Ее брат родился хиппи, вот только ошибся десятилетием. «Но покончить с собой…»

Оказавшись на вершине, она еле дышала; однако на короткий, но живой миг брат заполнил все ее существо, будто сам его дух требовал внимания сестры. Мимолетное присутствие Линкольна, которое она не успела ощутить в полной мере, тут же прошло, словно завораживающий сон, который, проснувшись, Хелен никак не могла вернуть.

Уставшая, готовая заплакать, она присела на деревянную скамейку над Слэгкомб-Сэндз. На той стороне пляжа воздевал покрытую мхом лапу Уэйлэм-Пойнт; чайки кружили вокруг известняковой громады, будто мусор на ветру.

Где-то там Линкольн записал странные звуки дудки и детского плача, а затем, дальше от берега, среди голых холмов (Хелен перевела на них взгляд) – жуткие крики животных, дерущихся в старом карьере.

Одного слабого отзвука тех страшных воплей хватило, чтобы Хелен захотелось не быть одной. Вдруг она поняла, что обрадовалась бы любому пешеходу, хотя бы вдали.

И где же знаменитое место раскопок – набитая костями пещера, открытая через год после гибели Линкольна? Побережье не выглядело популярным – никаких знаков или табличек. Хелен не удивляло, что пещеру нашли относительно недавно: местность не отличалась привлекательностью для туристов или безопасностью для пешеходов.

Под самыми пальцами ног Хелен виднелась далекая бухта, при взгляде на которую начинала кружиться голова. От неприятных бескрайних морских и небесных просторов ей чуть не захотелось шагнуть вперед, через край. Здесь даже сила тяготения казалась другой: она то и дело менялась вместе с порывами ветра, от которых Хелен едва удерживалась на ногах.

У Линкольна, по его собственным словам, головокружение начиналось, стоило едва взглянуть снизу вверх на высокое здание; однако о мостах он ничего не говорил ни матери, ни сестре. Способ, которым он предпочел закончить свою жизнь, был совершенно бессмысленным и настолько невероятным, что Хелен никак не могла признать смерть брата. Линкольн просто не мог совершить самоубийство, еще и таким способом. «Но разве мы знаем хоть кого-то по-настоящему?»

Хелен встала со скамейки. Ее ноги затекли, от мыслей становилось тесно даже в таком открытом незахламленном пространстве. Хелен много лет плавала и находилась в хорошей физической форме, но здесь энергия ее покидала. Скала удерживала запоздалый зимний холод, и на такой высоте он кусался еще сильнее.

Хелен опустила взгляд на Слэгкомб-Сэндз – неуютный берег, обрамленный папоротниками, и болото, заросшее чем-то, похожим на выцветшую пшеницу. «Там плакал ребенок». «Слэгкомб-Сэндз. Внутри расщелины в скалах Уэйлэм-Пойнта». У подножия кривой шпоры Уэйлэм-Пойнта Хелен разглядела темные впадины и щели – может быть, Линкольн установил микрофоны там. Наверное, он прятал свои устройства в одной из этих пещер при отливе, а ветер хлестал по голове, и грохот волн оглушал… Уважение старшей сестренки к брату выросло в десять раз.

И тут из самой земли и воды хлынул пронзительный свет. Не теплые золотистые лучи, не мягкий прибрежный свет в Торбее, через который Хелен ехала до гостевого дома в Диллмуте, не жесткий свет севера, который она помнила с учебы в Ланкашире, – этот свет имел бело-серебристый оттенок олова, будто проход в другой мир или другое время. Пронзив балдахин из туч, солнечные шипы врезались в грязное, серое море, и там, в эпицентре, где они были ярче всего, напоминали свет от сварки, на который невозможно смотреть невооруженным глазом.

Значит, здесь жили и волшебство, и красота – невзирая на все свои печали, Хелен смогла это признать. Не идиллическая красота, но дикая, необработанная, внушающая восторг – и Линкольн сказал то же самое: «восторг». Именно тут ему удалось найти нечто необычайное.