Прелат - Ольга Крючкова Страница 15

– Ну, да… Много ты видал исхудавших монахов от лепёшек-то… Нет, дело не чисто, – продолжала бубнить Анриетта.

Леон перекрестился.

– Господи, услышь мои молитвы!

Жиль, сын хозяина услышал разговор родителей и неприменул вставить словцо:

– Им бы только животы нажирать! Это они на людях мясо не едят, а в монастыре-то, небось, жрут от пуза!

Анриетта одёрнула сына:

– Попридержи язык, Жиль! Забыл, как отец отлупил тебя в прошлом году! Чего доброго услышат доминиканцы.

Жиль почесал за ухом, уж он-то прекрасно помнил за что получил выволочку от отца – всего-то и поинтересовался: почему у Святого Доминика на голове росли волосы разных цветов? Отец не нашёлся, что ответить и выпорол чрезмерно любознательного юношу.

Монахи закончили трапезу и принялись за пиво. Один из них, что с хриплым простуженным голосом, жестом подозвал хозяина. Тот неохотно подошёл.

– Вот, – он извлёк из напоясного кошелька небольшой свиток, увенчанный монастырской печатью, – это индульгенция всего за тридцать медных денье[34]. – Он протянул её Леону. – Возьми, и будем считать, что мы оплатили свой ужин и ночлег.

Хозяин крякнул, по всему было видно, что в отпущении грехов он не нуждался, а хотел денег.

– Что с тобой, хозяин? Ты безгрешен, как младенец? Не нуждаешься в индульгенции? Надо об этом сообщить настоятелю монастыря Святого Доминика отцу Арману. Смотри, не гневи Всевышнего: гордыня – страшный грех! Да и потом не забывай об епитимии[35]

Хозяин схватил индульгенцию при упоминании епитимии.

– Благодарю вас, брат! Это именно то, что мне сейчас нужно!

– Вот и прекрасно. Теперь выдели нам комнату. Путь наш был неблизким и мы устали.

Монахи поднялись и проследовали на ночлег.

* * *

Наконец зал постоялого двора опустел, постояльцы разошлись по комнатам, а местные селяне – по домам. Анриетта и Леон закрыли ворота, проверили прочность засовов, как и обычно, и удалились в маленькую комнату на первом этаже.

Комната Жиля находилась рядом, она скорее напоминала монастырскую келью, в ней размещалась лишь узкая деревянная кровать, сундук с одеждой и табурет – вот и вся незатейливая обстановка.

Родители юноши, утомлённые беготнёй и хлопотами моментально заснули. Но Жилю не спалось, чувство тревоги не покидало его. Он ворочался с боку на бок: и так ему было жарко, и так – неудобно… Словом, сон не шёл.

Но усталость, накопившаяся за день в итоге взяла своё – Жиль заснул. Сквозь сон юноша почувствовал, как некто вошёл в комнату, и почти сразу же страшная боль пронзила голову, более он ничего не помнил, провалившись в пустоту.

– И этот готов. Жаль, что порошок закончился, – сказал некто простуженным хриплым голосом.

– Говорил тебе: сыпь меньше. А ты что: будут крепче спать! Ладно, вяжи ему руки и ноги, и – в карету к нашей красавице. Вот госпожа останется довольна! – вторил второй налётчик.

Монахи подхватили юношу и потащили во двор к карете, где уже сидела молодая графиня, связанная, словно квинтал[36]шерсти.

– Бросай его на пол кареты, чего церемониться с простолюдином, ничего с ним не случиться. Главное – графиня. Её надо доставить в целости и сохранности. Отворяй ворота, надо спешить. К утру достигнем Шоле, постояльцы и хозяева теперь не скоро придут в себя, если вообще очухаются, – сказал хриплый монах.

Деревянные ворота со скрипом отворились. Хриплый монах сел на козлы, – другой же в карету, дабы следить за пленниками, – и заправски хлестнул испанских лошадей кнутом, они понеслись по направлению к Шоле.