Иди через темный лес - Джезебел Морган Страница 14

С глаз словно пелена спала, орехов уже не хотелось – орешник от корней до кончиков веток затянула тонкая паутина, оплела каждую веточку, легко трепетала под легкими прикосновениями ветра. Редкие орехи, крупные и тяжелые, темнели среди белых нитей, изъеденные гнилью. Запоздало накатило ощущение близкой опасности, ловушки, жадно распахнутой пасти у самых ног.

Неспроста в лесу, где под ногами скользят бурые и желтые листья, клочок земли так и остался голым, едва прикрытым травой, похожей на густую паутину.

Тихо постанывая сквозь сжатые зубы, я быстро зашагала прочь от коварного орешника. Боль медленно унималась. Волк, шумно дыша, плелся за мной. Может, лес и выглядел более дружелюбным, но менее опасным он не стал.

Тропа постепенно расширялась, превращаясь в утоптанную дорогу, на которой запросто могли разойтись двое путников. Волк меня обогнал и бежал впереди, тщательно принюхиваясь и прислушиваясь. Похоже, лес ему внушал гораздо больше опасений, чем мне. Да и ориентировался он явно лучше меня, словно знал, чего стоит избегать. Даже интересно, кем волк был раньше и почему отказался от помощи Яги.

– Эй, – я тихонько окликнула волка, боясь шуметь в лесу. – Ты уже достаточно меня проводил, может, вернешься к Яге?

Зверь обернулся, удивленно уставился на меня. В его тусклых глазах так и читалось: "Ты что, дура?"

– Почему ты решил со мной идти? – не отставала я. – Решил мне помочь?

Волк согласно опустил морду, словно кивнул. Разговор, конечно, получался односторонним, но хоть как-то скрашивал дорогу. Волк рычал, дергал ушами или одаривал меня такими красноречивыми взглядами, что я неизменно ощущала себя идиоткой. Говорить я старалась тихо, почти шепотом, опасаясь потревожить тяжёлую тишину леса. Здесь не было привычных шорохов и звуков, даже листья под ногами почти не шуршали. Не хрустели ветки под пробегающим сквозь чащу зверем, не шелестели листья, не кричали птицы. Казалось, я и волк – единственные живые существа в лесу. И эта тишина так действовала на нервы, что, начав говорить, я уже не могла заткнуться.

Перед одной из полянок дорога разделилась на целую сеть тропок, паутиной опутавшую небольшой пятачок земли перед ручьем.

– По-моему, это знак свыше, что пора сделать привал, как думаешь?

Волк только фыркнул – он явно не успел устать и теперь всем своим видом демонстрировал, что согласился отдохнуть только из жалости ко мне. Насторожив уши, он внимательно обнюхал землю и камни у ручья, не поднимая носа, обошел полянку и только потом улегся в тени, уложив лобастую голову на длинные лапы. Не прошедший ритуал Яги, не принятый этим лесом, этим местом, волк видел совсем иной лес: голодный, хищный, недружелюбный.

И, пожалуй, я не хотела знать, что он видел.

Вода в ручье была чистой и ледяной, как в горных реках. Я напилась до ломоты в зубах, чтобы не тратить запасы из бурдюка. С сожалением покосилась на белые шляпки грибов. Увы, как и любое городское дитя, я не могла похвастаться обширными познаниями о грибах, а вот спутать съедобные грибы с червивыми или ядовитыми – запросто.

Осеннее бледное солнце уже начало клониться к закату, но до темноты оставалось еще много времени. Я задумчиво грызла на ходу сухарь и пыталась разработать хоть какой-нибудь план действий. Очень непривычно было жить, не зная, что ты будешь делать в следующий час и день. Неизвестность тяготила.

К вечеру дорога стала неровной, сначала петляла, огибая каменистые холмы, заросшие корявыми елями, затем начала карабкаться на них, временами почти теряясь среди крупных валунов. С усилием опираясь на посох, я штурмом взяла два холма, третий же, с короной развалин резко обрывался в темноту. Я едва не полетела вниз, вовремя сообразив, что чернота впереди – не очередная тень, а обрыв. Из-под ног в пропасть покатились мелкие камушки.

Ночевать в руинах было жутко, но спускаться с холма по темноте я бы не рискнула. Ноги всё-таки не казенные, да и нет у меня запаса мертвой воды, чтобы мигом срастить переломы. Я поудобнее устроилась у наименее подозрительного камня, выступающего из земли словно осколок зуба. Стоило прижаться к нему спиной, как меня продрал до костей могильный холод и начали неровно стучать зубы, но камень этот единственный мог укрыть меня от ветра.

Я закуталась в плащ и попыталась заснуть, но не могла даже расслабиться – казалось, стоит мне задремать, как из темноты на меня выйдет тварь с горящими глазами. Пока же горели глаза только моего волка, причем горели явно недовольно. Ворча и фыркая, он принялся рыть и царапать землю, причем не на одном месте, а обходя меня по дуге. Сначала я смотрела на него с недоумением – не рехнулся ли, а потом из глубин памяти всплыли позабытые уже знания.

Вздохнув, я начала вместе с ним процарапывать на твердой и каменистой почве защитный круг. Когда мы закончили, уже сгустилась кромешная темнота, и оценить правильность линии я не смогла. Я перевела дыхание и снова привалилась к камню. Узкий месяц, полупрозрачный как льдинка, почти лежал на рыхлых тучах, напоминая острые коровьи рога. Я старалась найти хоть одно знакомое созвездие, но как ни щурилась, не могла сложить из блеклых, далёких звезд знакомый узор.

Рядом со вздохом лёг волк, прижался к моему бедру, и сразу стало теплее. Я предложила ему хлеб и мясо, но он только отвернул морду. В одиночестве проглотив скудный паек, я поплотнее прижалась к волку, чтобы сберечь крохи тепла, даже не подумав, сколько блох он успел нахватать за день. Уже засыпая, я решила, что в царстве мертвых и блохи мертвые, а значит кровь им ни к чему.

Снилась мне Марья. Она кричала и ругалась, что я лезу в ее жизнь, что лес она сама выбрала, что она здесь счастлива, а я просто завидую… даже во сне мне не было от нее покоя. «Раз сама дура, не мешай хоть тебя спасать!» – пыталась крикнуть я ей в лицо, но как часто бывает во сне, ни пошевелиться, ни слова вымолвить не могла.

Уже перед самым рассветом меня подкинуло на месте: до нас донеслись далекие отголоски воя. Только продрав глаза, я сообразила, что меня обмануло эхо в холмах: в лесу не выли, а аукали, громко и отчаянно. На таком расстоянии сложно было различить голос, но я почему-то была уверена, что это ребенок заблудился и плачет. Маленькая девочка, слишком далеко зашедшая по грибы-ягоды и не сумевшая найти обратную дорогу до темноты.

Образ исцарапанного, испуганного ребенка так ярко встал перед глазами, что мне его стало жалко до слёз. Я даже встала, с трудом распрямляя затекшие, закоченевшие ноги, собираясь найти и успокоить дитя, и проснулась окончательно.

Какие грибы-ягоды? Какая девочка?! Да тут только Яга живет!

Меня пробил озноб, когда я сообразила, что уже занесла ногу над защитным кругом, а волк с глухим рычанием тянет за полу плаща, пытаясь удержать меня на месте. Резко выдохнув, я прижалась к камню и закрыла глаза, пытаясь восстановить дыхание и унять бешеное сердцебиение. Ауканье стало отчетливо разочарованным и вскоре замолкло.

Стоит ли говорить, что спать уже не хотелось?