Самая страшная книга. Чертовы пальцы - Дмитрий Тихонов Страница 14

Таня давно ничего не рисовала. Она возвращалась в свою квартирку измотанной и раздраженной, ужинала, звонила матери, которая, благодарение всем богам, уже семь лет жила в соседнем городке вместе со своей сестрой, а затем просто валилась в кресло, включала компьютер и тонула в трясине Интернета до тех пор, пока глаза не начинали закрываться. Последний раз она подходила к мольберту пару недель назад, постояла рядом с полчаса, глядя на чистую, гладкую поверхность холста, потом вздохнула и спустилась в магазин купить себе кетчупа. Не было ни мыслей, ни идей, ни образов.

Когда ты с восьми утра до обеда возишься с кучей детей, пытаясь перекричать их, а после обеда до вечера делаешь то же самое, только в индивидуальном порядке, катаясь по городу от одного репетируемого к другому, твое сознание блекнет. Ты растворяешься в пестром гомоне школьных коридоров, в мельтешении деревьев и фонарных столбов по обеим сторонам дороги, в желтом казенном линолеуме под ногами, в тысячах и тысячах слов, которые не нужны ни тебе, ни собеседникам.

Теперь вдруг появился образ. Четкий, яркий, многообещающий. Пропавший Леша Симагин в пустом школьном коридоре. Слева – двери, справа – окна, за которыми наливается густой синевой вечер. Тускло светят лампы, тишина звенит призрачными голосами, смехом, раздававшимися здесь утром. Школа замирает, застывает, погружается в сон, и кто знает, может быть, этот не по годам высокий мальчишка, вжимающий голову в плечи, – ее сновидение?

Ее теперь уже бывший молодой человек незадолго до расставания подарил Тане блокнот для рисования, но с тех пор она так ни разу им и не воспользовалась. Берегла для чего-то. А вчера вечером достала блокнот из ящика стола, заточила пару карандашей, сварила себе кофе и принялась за работу. Симагин, как в жизни, оказался своенравным, капризным, придурковатым малым, никак не хотел показываться на листе в своем истинном обличье. Таня рисовала, стирала, рисовала вновь, и шуршание карандаша по бумаге впервые за долгое время успокаивало ее, скрывало за темной драпировкой горечь бессмысленных будней. Наполнялась смятыми листами корзина для бумаг, поскрипывала точилка для карандашей, и отражение Тани в черноте оконного стекла оставалось практически неподвижным до самого утра. Она поднялась из-за стола всего за пару часов до того, как должен был прозвенеть будильник, провозглашающий начало очередного рабочего дня.

Блокнот Таня взяла с собой в школу и хваталась за карандаш в любую свободную минуту, на переменах или во время уроков. Она сделала уже одиннадцать набросков, но ни одним из них не осталась довольна. Работа продолжалась.

Сейчас ей предстояло провести урок во втором «А», замещая одного из учителей начальных классов. Когда Таня вошла, дети разом замолкли, встали, словно солдаты, вытянувшись по струнке. Ни один не замешкался, ни один не улыбнулся. На каждом лице – серьезное выражение, готовность к любой работе, любому наказанию. Хорошо выдрессированы, подумала Таня. А вслух сказала:

– Здравствуйте! Садитесь.

Они опустились на стулья практически бесшумно. Не было ни сопения, ни шороха, ни грохота, как в других классах.

Таня знала, что по расписанию у них сейчас должно быть чтение. Слушать, как эти зубрилки один за другим бубнят заданный на дом отрывок текста про зайцев или осенний лес, не хотелось.

– Так, – спросила она для проформы, – что у вас за урок?

– Чтение! – ответили все хором, почти в унисон.

– Отлично! Вот сейчас мы с вами и почитаем… Значит, открывайте учебник на странице… та-а-ак… так… э… м… вот, на тридцать второй.

Ни один из детей не пошевелился, кроме высокой для своего возраста девочки, сидевшей за первой партой, прямо перед учительским столом. Ее правая рука резко поднялась вверх.

– Да?

– Светлана Петровна задала нам на сегодня упражнения семь и восемь на странице номер двадцать девять.

– Светлана Петровна? – Таня задумалась над тем, куда бы стоило отправить Светлану Петровну, но справилась с собой. – Светлана Петровна задала, вот пусть она, когда вернется, у вас эти упражнения и спросит. А я вам говорю, откройте учебники на странице…

– Но…

– Никаких «но»! Сегодня я ваш учитель, меня надо слушаться. Еще раз попробуешь со мной спорить, отправишься за дверь! Понятно?

Девочка упрямо набычилась, но все-таки кивнула. Дети открыли учебники и углубились в чтение. Таня, вполне довольная собой, достала из сумочки блокнот. Ближайшие тридцать минут можно было без зазрения совести посвятить рисованию. Всплыла вдруг мысль о стремительно приближающемся окончании четверти, а за ней, следующим звеном в подводной цепи, – о незаполненных журналах, и радужное настроение немного посерело.

Неспешно ползла длинная стрелка по весело раскрашенному циферблату настенных часов. За окном висел желто-коричневый пейзаж, в котором за последние дни ощутимо прибавилось коричневого. Карандаш шуршал по бумаге, скупыми, короткими штрихами очерчивая фигуру мальчика. Почему-то сразу стало понятно – сейчас получится, это он, тот самый рисунок, к которому все шло, к которому стремилась она сквозь прошлый вечер, сквозь неудачные наброски и мучительный творческий зуд.

Завозился вдруг мобильник в кармане. Звонила бывшая одноклассница, подруга детства. Последний раз они виделись около полугода назад на свадьбе общего знакомого.

Таня встала, сказала грозно:

– Я сейчас, не шуметь! – и, выйдя в коридор, приложила трубку к уху.

– Да.

– Танюш, здравствуй!

– Привет.

– Как жизнь?

– Да ничего. Работа, все такое. Сама-то как?

– Точно так же. Слушай, мне тут пришла в голову мысль, что нам надо собираться чаще. Согласна?