Ночные видения - Эллен Датлоу Страница 14

Гомез начал было отвечать, но Сантьяго остановил его легким прикосновением к руке.

– Нет, – сказал он. – Мы не знаем, что это такое.

– Конечно, не знаете. Это австрийский праздник, а вы никогда не бывали в моей стране, как вы сказали. Позвольте мне объяснить. В Австрии мы не отмечаем Хэллоуин, как американцы или ирландцы. Для нас Seelenwoche связан с размышлением, с молитвами за тех, кто взят от нас, с приношениями духам наших любимых умерших. Все мы потеряли так много народу за время войны.

Гомез не сводил глаз с Бекера, Сантьяго же смотрел на свои руки.

– Война закончилась, – тихо сказал Сантьяго.

– Действительно ли закончилась, если живы люди, которые ее помнят? – мягко спросил Бекер. – Может ли она закончиться, если живы те, кто помнит довоенные годы и может сосчитать людей, которых потеряли? Членов семьи, друзей…

В углу бара, где разговаривали Бекер, Сантьяго и Гомез, стало очень тихо.

Бекер подвинул себе стул и сел.

– Seelenwoche никогда не был временем праздновать, а теперь, после войны, нам остается подводить итоги. Мы почитаем наших мертвых, не только вспоминая их, но и вспоминая, за что они боролись и за что умерли.

Сантьяго кивнул, поднял стакан с пивом и мрачно уставился в него. Кивнул, сделал большой глоток и очень осторожно поставил стакан на стол.

– Зачем вы говорите о таких вещах? – спросил Сантьяго.

– Потому что у нас в семье всегда отмечали Seelenwoche. Наша семья очень… ах… очень была привержена обычаям и традициям.

– «Была»? – спросил Гомез.

– Была.

Сантьяго и Гомез посмотрели на Бекера, и, хотя оба молчали, он кивнул, как если бы они спросили, так же как многие бледнокожие жители Санта-Крус кивали последние несколько лет.

Бекер прикоснулся к изогнутой ручке своей плетеной корзинки.

– Мы любим наших мертвых. То, что они умерли, не делает их менее важными для нашей семьи. Мы видим пустоты в мире, соответствующие по форме каждому из них. Понимаете?

Сантьяго и Гомез кивнули.

– Мы верим, что во время Seelenwoche, – продолжал Бекер, – души наших умерших любимых приходят и сидят за столом вместе с теми немногими из нас, кто уцелел. Мы знаем, что умершие страдают. Знаем, что они задерживаются в мире между миров, потому что церковь говорит нам, что все души попадают в чистилище в ожидании суда. Священники говорят, что лишь идеально чистые затем возносятся к небесам, но остальные должны ждать суда за грехи свои, ждать решения своей судьбы. Это то, что должны испытать все души, ибо, в конце концов, был ли кто-нибудь без греха? Вероятно, Иисус, но кто еще? Никто, если верить священникам, с которыми мне довелось говорить.

Сантьяго и Гомез молчали, но и не прогоняли Бекера от своего столика.

– Священники говорят, что в день страшного суда души всех мертвых либо вознесутся, либо будут сброшены в яму. А до тех пор они ждут и ждут. Так что заботиться о них должны мы. Помнить их и молиться о прощении их грехов здесь, на земле, давать возможное утешение. Вот почему у нас есть этот праздник. Он напоминает нам, что надо помнить их. И помнить, что они помнят, как были живыми. Может, они и мертвы, и не имеют земных тел, которые мы можем видеть, только когда завеса между мирами тонка – как, например, на этой неделе, – но они все чувствуют. Голод и жажду, радость и отчаяние, восторг и боль. И страх. Да, друзья мои, они очень хорошо знают, что такое страх. Во время Seelenwoche мы оставляем хлеб и воду, чтобы они могли утолить голод и жажду. Мы зажигаем фонари, чтобы мертвые знали, что мы рады приветствовать их в наших домах, и, по крайней мере эту неделю, им будет не так одиноко и не так страшно во тьме. Это хорошие обычаи, потому что они напоминают нам о сострадании, о наших лучших качествах, среди которых и милосердие. Вот зачем нам нужны традиции, не так ли? Чтобы мы помнили то, что важно помнить. Вот почему мы так часто ходим в церковь на этой неделе. Мы ходим молиться за мертвых и умолять Господа призвать их к себе на небеса.

Сантьяго начал было говорить, но Гомез остановил его, прикоснувшись к его руке. Молодой блондин свирепо посмотрел на Бекера.

– Наверно, в ваших интересах теперь уйти.

– Нет, пожалуйста, еще минутку, – взмолился пекарь. – Я пришел сюда не истории о привидениях рассказывать, не испортить вам вечер.

– И все же вы делаете именно это, – проворчал Гомез.

– Все это я сказал, чтобы сказать вот что, – просияв, сказал Бекер. – Я открыл здесь маленькую пекарню, не только чтобы сохранить рецепты нашей семьи. Я открыл ее, чтобы прославить себя и свою родину. В конце концов, я могу жить здесь жизнью изгнанника, но я австриец, ныне и навеки. Конечно, вы можете принять это во внимание, хотя напряженность отношений между моей родиной и вашей теперь, по окончании войны, усиливается. Одно время казалось, что мы станем одной страной, одним народом, забудем старые различия и все вместе пойдем под единым флагом. – Он помолчал и рассмеялся. – Конечно, я говорю это так, будто вы немцы, что, разумеется, не так. Простите меня. Просто я чувствую, что искушенные люди вроде вас поймут, что, говоря о «старой родине», я имею в виду страну, которую покинул и из которой должны были приехать ваши, ах… предки. Ибо хотя вы явно не европейцы, вы вполне могли бы сойти за немцев.

– Очень может быть, что в моих жилах есть немецкая кровь, – сказал Сантьяго.

Гомез промолчал.

– Итак, – сказал Бекер, – в том случае, если вы, что, я понимаю, маловероятно, захотите попробовать выпечку, приготовленную по другим семейным рецептам, почему бы вам не зайти в мою лавочку завтра вечером. Я был бы счастлив приготовить вам традиционный ужин со всеми вкусностями, которыми мы, Бекеры, так славимся, вернее, славились.

Гомез склонил голову на сторону.

– Вроде чего? Я имею в виду… Я слышал о вашей кухне, потому что здесь живет несколько выходцев из Австрии и Германии, но я ничего не пробовал.

– Как печально, – сказал Бекер и просиял. – Что ж, друзья мои, я был бы в восторге, я почел бы для себя честью познакомить вас с Tafel-spitz, это вареная постная говядина, подаваемая с соусом из яблок, хрена и шнитт-лука. Или, если хотите, есть гуляш, который подается горячим в горшке, его лучше всего есть с Semmelknödel, хлебными клецками, которыми моя матушка гордилась по праву.

Гомез на мгновение закрыл глаза и медленно вдохнул через нос. Сантьяго, должно быть, толкнул его ногой под столом, потому что молодой человек вдруг открыл глаза и прочистил горло.

– Вы так завлекательно описываете, – сказал он, – что я прямо чувствую вкус… хоть я и совершенно не знаю этих блюд.

– Конечно-конечно, эти названия для вас должны быть совершенно чужими, – сказал Бекер, чуть подмигнув. – Позвольте мне околдовывать вас и далее. Если придете на ужин, можете попробовать Selchfleisch ^[9] с квашеной капустой и клецками. А потом можете попробовать Marillenknöde, абрикосы и сливы-мирабель в тесте по рецепту моей тети. Клецки варят в слегка подсоленной воде, покрывают хрустящими жареными хлебными крошками и сахарной пудрой и запекают в картофельном тесте.