Большая книга ужасов-33. Оттуда не возвращаются! Вкус твоей крови - Галина Гордиенко Страница 13

Сам Сергей настолько привык к Гришкиным картинам, что почти не обращал на них внимания. Поэтому однажды его очень удивила реакция мачехи: Эльвира буквально отпрянула от одной из Гришкиных картин! Ее правильное лицо побледнело, на лбу мгновенно выступила испарина, длинные тонкие пальцы мелко задрожали…

— Что здесь делает эта мерзкая древняя церковь?! — прошипела она, злобно глядя на пасынка.

Сергей тогда ей не ответил. Лишь усмехнулся.

Больше мачеха ни разу не подошла к этому полотну. Она и в комнату Сергея стала заходить лишь по необходимости. И, иногда все же бывая там, держалась очень скованно.

Сергей же в тот момент удивился: как Эльвира сумела рассмотреть часовенку в этой какофонии красок? Именно тогда он подумал — видимо, у Гришки все-таки есть талант, пусть и очень нетрадиционный.

Вот и сейчас Сергей посмотрел на Гришку — нижняя губа прикушена, лицо все перемазано — хорош! И с любопытством перевел взгляд на его «натурщика». Лапшину тоже «повезло». Напротив него вразвалку сидел Пахан — вот уж кого весь класс дружно ненавидел! Сергей хмыкнул: на самом-то деле не Пахан, а Игорь Сушков, но это — по документам. С первого класса все звали Сушкова только Паханом. По его же просьбе. Нет — по требованию!

В городе шептали, что отец Игоря — какая-то крупная фигура в криминальном мире. Если честно, Сергей в этом не очень хорошо разбирался. Знал он другое — единственный сын твердо собирался последовать по папиным стопам. Пахан уже и сейчас отличался редкой жестокостью и наглостью. И запросто пускал в ход кулаки. По любому поводу. Да и без него! Пахана в классе не любили и побаивались. Учился он, кстати, очень даже неплохо. По требованию предусмотрительного родителя. Сушков-старший желал, чтобы его сын получил хорошее образование. В отличие от него самого. По словам Пахана, отец мечтал о юридическом образовании для своего отпрыска. И не где-нибудь, а в Московском университете! Так что Пахану приходилось в школе изрядно крутиться. Отец каждую его тройку воспринимал как личное оскорбление. Как выпад против своей персоны. Как бунт на корабле!

«Интересно, каким Гришка изобразит Пахана? — с невольным любопытством подумал Сергей. — Сущность такого гада в красках — это нечто! Хорошо, что Лапшин не из трусливых и подраться любит. А уж с Паханом — в любой момент и по любому поводу!»

В притихшем классе смотреть было больше не на что. Сергей тяжело вздохнул и поднял глаза на Свету. Пора начинать. И без того он потерял уже кучу времени.

Минуты незаметно складывались в часы. Запах масляной краски приятно кружил голову. Рука летала, послушно перенося на холст задуманное.

Лицо сидевшей напротив него девочки постепенно сливалось для Сергея с лицом на портрете. И второе казалось ему более значительным, выпуклым, ярким, будто постепенно отбирало жизнь у оригинала.

Наконец уставший Сергей отложил кисть и машинально потянулся, разминая затекшие за прошедшие два урока мышцы. И только тут он обнаружил за своей спиной почти весь класс во главе с Карандашом. К удивлению Сергея, ребята смотрели на его холст молча. Никаких иронических замечаний. Никаких смешков. Вообще — никаких комментариев. Глубокая тишина — и странные, какие-то потерянные глаза.

Лишь Светлана Лукьяненко по-прежнему сидела на своем месте. Она все еще рисовала. Да он сам пока еще не всматривался толком в собственную работу. Пока писал, Сергей отключался полностью. Обдумывать и рассматривать сделанное он начинал намного позже, когда немного остывал.

Но молчаливая толпа за плечами ощутимо давила на психику, и сегодня Сергей изменил своему правилу — взглянул на холст сразу же. И замер — растерянный, пожалуй, не меньше, чем остальные. И немного… испуганный.

Да, на полотне действительно была изображена Света Лукьяненко. Во всяком случае, чисто портретное сходство налицо. Но вот в остальном… Сергей потрясенно выдохнул — там… незнакомка!

Огромные васильковые глаза смотрели на мир абсолютно беззащитно. Внешняя невозмутимость оказалась лишь маской, и эта маска трещала на картине Сергея по всем швам.

Сергей судорожно сглотнул, не понимая, как такое можно изобразить обычными красками на обычном полотне или на бумаге. Стало видимым щемящее душу одиночество и панический страх перед жизнью: казалось, эта хрупкая девочка внезапно осталась с ней один на один. Почему-то было предельно ясно, что опереться Светлане не на кого. Рядом — ни друга, ни просто надежного человека. Она одна. Совершенно. И чувствует себя в этом мире лишней.

Какая-то удивительная чистота просматривалась в тринадцатилетней девочке на ильинском полотне! Чистота и незащищенность.

Увидев, как изменилось лицо Сергея, Светлана Лукьяненко медленно отложила кисть в сторону. Ей почему-то стало не по себе. Она почувствовала: что-то случилось. Что-то страшное. Только вот — что? Подумаешь, портрет! Она тоже два урока подряд рисовала Сергея, и ничего особенного…

Одноклассники молча расступались перед ней. Встревоженная Светлана подошла к мольберту Ильина. И застыла перед ним, бледнея все сильнее и сильнее.

Чем дольше девочка всматривалась в свое изображение, тем заметнее на него походила. Будто с лица Светланы постепенно сползала чужая, взятая на время личина. Словно действительно живым было именно лицо на портрете, и теперь оно делилось силой и выразительностью с оригиналом. Это выглядело потрясающе! Казалось нереальным.

Наконец Светлана подняла на Сергея огромные, уже знакомые всем — по его полотну — своей беззащитностью глаза и еле слышно прошептала:

— Зачем? Зачем ты написал меня… такой?

Она закрыла лицо руками и выбежала из класса.