Преисподняя - Джефф Лонг Страница 13

— Готовы.

— Тогда пойдем сделаем нашу картину.

Али взяла с койки маленький фотоаппарат, радуясь, что от зимней жары не пострадала единственная кассета кодаковской пленки. Коки зачарованно смотрела на аппарат. У нее никогда не было своей фотокарточки.

Хотя Али и огорчал вынужденный отъезд, были в этом и хорошие стороны. Эгоизм, конечно, но она не собиралась скучать по клещевой лихорадке, ядовитым змеям, хижине, слепленной из глины с навозом. По ужасающему невежеству вымирающих крестьян, по африканерам с их злыми поросячьими глазками, нацистскими флагами под цвет пожарной машины и людоедским кальвинизмом. И по жаре тоже не станет скучать.

Пригнувшись, Али вышла через низенькую дверь навстречу утреннему свету. Запахи обрушились на нее еще раньше красок. Она глубоко вдохнула, чувствуя даже вкус этого голубого буйства. И подняла глаза.

Вокруг деревни раскинулись акры синего люпина.

Это ее заслуга. Пусть она и не имеет права быть священником, но вот оно — благословение, данное ей людям. Когда пробурили колодец, Али заказала семена диких цветов и сама их посеяла. Поля расцвели и принесли урожай — красоту и радость. И гордость, столь редкую среди отверженных. Люпин стал маленькой легендой. Фермеры — и буры, и англичане — привозили свои семьи за сотни километров, чтобы посмотреть на голубое море цветов. Приходила небольшая компания бушменов из дикого племени; они уставились на цветы, изумленно перешептываясь — уж не опустился ли на землю кусочек неба? Священник из Сионской христианской церкви провел там богослужение. Цветы скоро отцветут. А легенда останется. Али некоторым образом удалось показать, что ее подопечные тоже люди и достойны жить по-человечески.

Прокаженные ждали монахиню у канавы, проведенной от колодца к огороду и кукурузному полю. Когда Али предложила сделать групповой снимок, все немедленно решили, что фотографироваться будут именно здесь. Здесь их труд, их хлеб, их будущее.

— Доброе утро, — поздоровалась Али.

— Добрутро, фунди, — ответила за всех одна из женщин.

«Фунди», сокращенное «умфундизи», означает «наставник»; для Али это была величайшая честь.

Худые, как щепки, дети бросились навстречу, и Али присела, чтобы их обнять. Они пахли чистотой и свежестью — сегодня матери их тщательно вымыли.

— Посмотрите-ка, — сказала она, — какие вы хорошие, красивые. Так, а кто хочет мне помогать?

— Я, я!

— Я хочу!

Али попросила детей сдвинуть несколько камней и связать вместе несколько палок, чтобы получилось подобие штатива.

— Хватит, хватит, а то упадет.

Теперь нужно действовать быстро. Приближение БТР встревожило взрослых, а ей хотелось запечатлеть их радостными. Прикрепив камеру к штативу, Али посмотрела в видоискатель.

— Сдвиньтесь, — жестом попросила она, — поближе, поближе друг к другу.

Свет был подходящий — боковой, немного рассеянный. Хороший получится снимок; последствия болезни, конечно, не спрятать, но тем заметнее будут улыбки и глаза. Наведя на резкость, Али пересчитала всех, потом пересчитала еще раз. Кого-то не хватало.

Первое время после приезда Али и не думала пересчитывать своих подопечных. Она была слишком занята — приучала их к гигиене, ухаживала за больными, распределяла пищу, добивалась, чтобы им пробурили колодец и покрыли жестью крыши. Однако через месяц-другой она начала замечать, что людей становится меньше. Стала расспрашивать, и ей равнодушно ответили — люди, мол, приходят и уходят.

Ужасная правда открылась только тогда, когда Али случайно увидела все своими глазами. Сперва ей показалось, что это гиены терзают мертвую газель. Наверное, ей следовало понять все гораздо раньше. А то можно было подумать, что ей рассказал кто-то из прокаженных.

Ни секунды не думая, Али оттащила двух мужчин — худых, как скелеты, — от пожилой женщины, которую те душили. Ударила одного палкой и прогнала обоих.

Она все неверно истолковала — и поступок мужчин, и слезы старушки. В колонии жили очень больные и очень несчастные существа, но, даже доведенные до отчаяния, они сохраняли милосердие. Оказалось, прокаженные прибегали к своеобразной форме эвтаназии.

Это была одна из самых трудных проблем, с которыми столкнулась Али. Обычай не имел отношения к справедливости, да тут и не могли позволить себе такую роскошь, как справедливость. Прокаженные — измученные и затравленные — доживали в пустыне свои дни. Всех ждала смерть, но у них оставалась возможность явить свою любовь. Али пришлось понять, что убийство и есть такая возможность.

Убивали только тех, кто уже умирал и сам просил о смерти. Совершали это — всегда вдали от поселения — по меньшей мере двое и как можно быстрее. Али вынуждена была пойти на некий компромисс. Она старалась не видеть измученных страдальцев, уходящих в буш, чтобы никогда не вернуться. Старалась не пересчитывать своих подопечных. Но чье-либо исчезновение не могло остаться незамеченным, даже если при жизни на несчастного почти не обращали внимания.

Али еще раз пробежала глазами по лицам. Не было старика Джимми Шако. Али и не думала, что он настолько болен — или великодушен, чтобы избавить общество от своего присутствия.

— Мистера Шако нет, — сказала Али как бы между прочим.

— Он уйти, — подтвердила Коки.

— Пусть покоится в мире, — произнесла Али, скорее для себя.

— Не думать так, матушка. Нет ему мира. Мы его выгонять.

— Вы… что сделали? — Это было что-то новенькое.

— То и сделать. Прогнать его совсем.

Вдруг Али поняла, что не хочет знать, о чем говорит Коки. Порою монахине казалось, будто Африка открыла ей свои тайны. А порою — вот как сейчас — она видела, что тайны эти бездонны. Она снова спросила:

— О чем ты, Коки?

— Прогнать его. Для тебя.

— Для меня? — Али почти не слышала своего голоса.

— Ага, матушка. Он нехороший. Он говорить — пойти к тебе и отдать тебя. А мы его самого отдавать. — Девочка протянула руку и погладила ладанку на шее Али. — Все быть хорошо. Мы делать тебе хорошо, матушка.

— Кому вы его отдали?

Вдалеке раздавался треск — колыхались на ветру стебли люпина. Шум казался оглушительным. Али сглотнула: у нее вдруг пересохло в горле.

Коки просто сказала:

— Ему.

— Ему?

Треск стеблей потонул в шуме двигателя. «Касспир» приближался; Али пора было идти.

— Старше-чем-старый, матушка. Ему отдать.

И Коки назвала какое-то имя, состоящее из нескольких щелчков и шепота, — с той самой, особенной интонацией.

Али пристально посмотрела на девочку. Коки только что произнесла фразу на протокойсанском языке. Али попыталась ее воспроизвести.