Хома Брут  - Ольга Коханенко Страница 12

Очнулся Хома в тепле. Его тело пребывало в приятной неге, будто бы плыло по небу, обволакиваемое нежными облаками.

Не открывая глаз, бурсак попытался припомнить, где он, но никак не мог. По ощущениям, так хорошо ему могло быть только в утробе у матери. Или в раю. Но разве и то и другое можно припомнить?

Чувства были ни с чем не сравнимы. Его переполняли радость и блаженство, никакие тревоги не могли коснуться сознания. Совершенное счастье. Эйфория.

Широко улыбнувшись, Хома замычал от восторга и вздрогнул от звука собственного голоса. Приятная нега спала. Чудовищные воспоминания разом обрушились на него: истерзанная злыднем спина, горящий шинок, тающий скелет в лунном свете на озере… Парень инстинктивно схватился за горло и распахнул глаза.

Место было ему незнакомо и походило на душный тесный шалаш, сделанный наспех из подручных средств. В воздухе витали пряные ароматы вперемешку со зловониями, раздражающими нос. На потолке и стенах – всюду – висело оружие, много оружия: над входом в шалаш тускло блестели две добротные крепкие сабли с отделанной серебром изящной рукоятью, наверняка выполненные искуснейшим кузнецом, рядом, на горе какого-то хлама из тряпок, стояло длинное резное копье, вокруг него змеею извивалась мощная цепь, изготовленная, казалось, из необычного сплава, которого раньше Хома никогда не встречал. Также из своего угла бурсак сумел разглядеть на стене мудрено устроенную пищаль, тяжеленный меч и даже шипастый кистень (хотя Хома не был до конца уверен, что это грозное оружие называлось именно так).

«Что за странное место? – встревоженно подумал он.– Немудрено, что мне снились здесь такие дурные сны…»

В центре тесного шалаша горел костер. Над ним на распорках висел здоровенный чан с какой-то бурлящей жидкостью. Подумав, Хома решил, что такие странные ароматы разносились именно из этого чана.

У костра сидел тощий седой старик. Глаза он закатил так, что виднелись одни белки. И что-то шептал, водя руками в самой сердцевине огня.

Хома тихонько приподнялся на локтях, чтобы взглянуть, почему огонь не жалит руки старца, не принимается за его ветхие лохмотья и длинную бороду.

Вздрогнув от шороха, старик опустил руки, немного помяв их, словно остужая, и медленно положил на колени. Как будто задумавшись, он уставился на парня черными глазами с оранжевой радужкой. И вдруг тряхнул головою, рассмеялся.

– Очнулся, пан бурсак! – Резво поднявшись, он схватил глиняную миску, стоявшую подле него, и зачерпнул из чана зеленоватую жижу. Миска задымилась, старик поспешил к Хоме:

– На вот, выпей!

При близком рассмотрении, старик показался ему добрым, хоть и пах скверно, как и весь шалаш. Хома недоверчиво заглянул в дымящуюся миску. Противный резкий запах ударил в нос, он отвернулся.

– Ну же, пей,– стоя перед ним, приветливо сказал старик.– Из тебя еще не вся вода вышла.

Хома решительно отвернулся, давая понять, что не намерен этого делать.

Старец запустил длинные пальцы себе в бороду и задумчиво сощурил глаза. Буркнув что-то вроде «извини», он сделал вид, что отходит в сторону, а сам резко схватил полулежащего бурсака за подбородок, насильно открыл ему рот и, повалив на землю, стал вливать мерзкий, обжигающий губы отвар.

Задыхаясь от кипятка и возмущения, Хома замахал руками, но старик не обращал на это никакого внимания, легко удерживая его на месте. Для своих лет он оказался удивительно сильным. Или это Хома все еще был настолько слаб? Голова у него закружилась. Он почувствовал, что от смрада и мерзкого вкуса жижи его вот-вот стошнит. Отпустив его, старик ловко отскочил в сторону. В ту же секунду Хому смачно вырвало на пол шалаша тем, что он выпил, вперемешку с озерною водою.

– Вот. Теперь, кажется, все,– старик довольно ухмыльнулся и сел обратно к костру.

Был он невероятно худ и костляв, сухие коленки обтягивала тонкая кожа, ногти на руках и ногах были черны. Но по тому, как пружинисто он двигался, было видно, что он все еще силен, и, возможно, в чем-то даже даст фору прохворавшему Хоме.