Все совпадения случайны - Рени Найт Страница 12

Первый запрос – ее имя. Я набрал его на клавиатуре, и вот она – полная информация. Фотографии, краткое жизнеописание, степени и дипломы, полный перечень работ. Появилось и несколько самозванок, но, едва увидев ее, я быстро разобрался, что к чему. Пусть даже мы никогда не встречались. У меня не было ни малейших сомнений, какая из всех этих Кэтрин Равенскрофт – моя. А вдобавок и ее муж. Роберт. Роберт и Кэтрин. На одном из снимков он обнимает ее. Ее волосы развеваются на ветру, на лице – улыбка. К собственному удивлению, когда снимок появился на экране компьютера, я узнал точное место, где он был сделан: навигатор определил. Я сверился с картой, и вот, пожалуйста. Корнуолл, местечко под названием Фови. Скорее всего, подумал я, приехали на выходные, остановились в приличной гостинице. Снято на мобильный телефон. Наверное, фотографировал сын. Тогда он был совсем мальчишка, сейчас молодой человек. Николас. Николас Равенскрофт. Вот он. Неужели не получил университетского образования? Недоучка, исключенный из школы? Нет, не может быть. Продавец? Я лично ожидал большего от отпрыска такой амбициозной и успешной супружеской пары. О, счастливые денечки. Столько лет прошло, и тем не менее я почти сразу сообразил, к чему стремились и она, и вся ее семья. И какую насыщенную, богатую жизнь она вела, и что получала в награду. Об этом можно судить хотя бы по ее зубам – ровным и белым, – свидетельство преуспевания, такое же безошибочное, каким в шестидесятые был загар. И прическа тоже шикарная, и седые волосы (сейчас она уже наверняка обзавелась натуральной сединой) искусно смешаны со светлыми. Да, все признаки процветания налицо.

Я превратился в неутомимого и бесстрашного путешественника. Меня привлекали разнообразные тропинки, и, должен признаться, порой я уклонялся от главного направления. Одна такая тропинка привела меня к моему бывшему ученику. Когда-то он был звездой, этот молодой человек, правда, теперь он не молодой, приближается к среднему возрасту. Я часто думал о нем, задаваясь вопросом, что с ним стало и как это можно выяснить. На ощупь, слегка касаясь клавиш, пробирался я по закоулкам его жизненного пути. Не женат, бездетен. С такого расстояния наблюдать за ним безопасно. Никто не узнает.

Но назад, к делу. Мне был нужен адрес – яблочко в моей мишени. Я знал, где она работает, но мне нужен был домашний адрес, а вот он-то никак не находился. В конечном итоге навел на след муж. Я прочел его биографию в одной газете. Сначала общие слова, а потом: «Роберт Равенскрофт живет в северо-восточном районе Лондона с сыном и женой Кэтрин, популярным кинорежиссером-документалистом». Пусть и не точный адрес, но уже что-то. А потом, продолжая неустанно работать пальцами, я наткнулся на телефонный справочник. Мистер Р. Равенскрофт. Я переписал номер. Теперь мне есть за что зацепиться.

Я походил на ребенка в ожидании Рождества, когда мой друг-типограф прислал первые экземпляры моей книги. По правде говоря, Рождество как пришло, так и прошло – я провел его в одиночестве. Все для одного – готовая индейка, жареный картофель, брюссельская капуста, подливка и клюквенный соус. Пахло это лучше, чем оказалось на вкус, – когда я снял крышку с коробки, по комнате распространился острый, щекочущий ноздри аромат праздничного застолья. Но наступления моего подлинного Рождества пришлось ждать еще целый месяц, и когда в конце января я открыл почтовый ящик и обнаружил в нем самый первый экземпляр книги, стало ясно, что дело того стоило. Для обложки я выбрал одну из почтовых открыток Джонатана. Голубое небо, полыхающее солнце. Да, все получилось как надо: горячее белое солнце, которое видишь даже с закрытыми глазами. Мой друг всячески пытался заставить меня спокойно пройти под его руководством курс обучения книготорговле по Интернету, но у меня не было на это времени. Мне не терпелось сделать следующий шаг. Я убедил его, что в волнах мировой сети я плавать уже научился и справлюсь со всем сам. На самом деле я совершенно не собирался ждать, пока заказы начнут поступать он-лайн.

Когда я засовывал книгу в первый попавшийся бумажный пакет и надписывал адрес, руки у меня дрожали. Я так волновался, страшась перепутать какую-нибудь букву или цифру, что в конце концов решил доставить посылку самолично. Прямо из типографии – подарочный экземпляр особо уважаемой персоне. Чтобы подарок стал сюрпризом, я принес его рано утром, когда можно быть уверенным, что тебя никто не заметит. Пакет опустился на половик с легким, ласкающим слух стуком: граната, ждущая, когда кто-нибудь выдернет чеку. Я хотел, чтобы взрыв оглушил ее в самый неожиданный момент – например, когда она приляжет, свернувшись калачиком на диван с бокалом вина в руках. Никакой записки в книгу я не вложил. К себе внимания привлекать мне вовсе не хотелось, важно было только одно – чтобы она узнала себя. Не меня, а себя. Я хотел, чтобы она узнала в героине книги свое подлинное «я» – подлинное, а не выдуманное. Мне хотелось швырнуть ей в лицо правду.

Книга представлялась мне терьером, эдаким Джеком Расселом из другого моего романа, который разнюхает место, где она укрывается, и выгонит ее на открытое пространство. Его острые зубы вонзятся в нее и сорвут одежды в виде множества фальшивых «я», которыми она себя окружила. Как надежно она спряталась за долгим счастливым браком, за успешной карьерой и, да, не забудем еще о материнстве. Отличное укрытие. А теперь, будь добра, взгляни правде в глаза. Обрети себя. И посмотрим, каково тебе будет жить с самой собой.

Вернувшись домой, я почувствовал усталость и ненадолго прилег. Проснулся я ближе к обеденному времени и приготовил себе сэндвич из сыра. Получилось так себе – сыр высох, а хлеб зачерствел. Правда, оставалась еще полка в кладовке, где я держал соленья, маринады, варенья, заготовленные еще Нэнси. Я не прикасался к ним с самой ее кончины, но в тот день открыл банку с острой луковой приправой, снял с нее слой плесени и положил на сыр. Едва я отправил в рот первый кусок сэндвича, как в горле у меня что-то застряло. Я перестал жевать и, работая языком, попытался извлечь инородное тело. Только оказалось оно совсем не инородным: это была частица Нэнси – длинный белый волос. Я мог открыть любую банку, но остановился почему-то именно на этой, в которой сохранилось нечто от Нэнси. Я облизал волос и положил его на тарелку. Это было знамение. Точно, тут не могло быть никаких сомнений. Такова была Нэнси, такова была ее природа – она никогда не оставляла незамеченным доброе дело. Это был знак одобрения, и он заставил меня задуматься над тем, что еще я мог для нее сделать. Будь тверд, сказал я себе.

День был ясен, воздух сух и прозрачен, и, сидя на верхней палубе автобуса, я с наслаждением подставил лицо ярким лучам солнца. Хотя идти от Оксфорд-серкус до универмага «Джон Льюис» было всего ничего, времени у меня это заняло больше, чем должно было, – через такую толпу пробиться нелегко. Но обед подкрепил мои силы. Нужен новый пылесос – вот на чем я остановился. Но какой именно? Я принялся оглядываться в поисках служащего, который мог бы помочь с выбором, и – вот он. Тот самый, кого я искал. Начать с того, что он действительно оказался полезен, – вежливый молодой человек в лоферах и с именной карточкой на лацкане пиджака. Кажется, он сразу понял, что мне нужно. Что-то не тяжелое, такое, что пожилой господин сможет носить вверх-вниз по лестнице. Он сочувственно покивал головой, услышав, что раньше домом по преимуществу занималась жена, ныне, увы, покойная. Он предложил «Дайсон» – этот пылесос можно волочить за собой, и у него есть ручка, с ее помощью его легко можно поднять по ступенькам. Многообразные аксессуары, мощный мотор – ничего подобного пока на рынке нет. Да, конечно, но у меня, видите ли, некоторая ностальгия по другой форме – вертикальной. Мне бы модель, которая напоминает прежние – с ней будет уютнее. Я не мог не почувствовать исходящего от него стойкого запаха табака, наверняка еще с тех времен, когда он тайком курил в школе. Вертикальный оказался еще тяжелее «Дайсона» – не уверен, что у меня хватит сил справиться с ним. Может, попробуем, что-нибудь на механической тяге, без электричества? Скажем, «Биззл» – так вроде это называется? Что-нибудь на роликах, которые, передвигаясь по ковру, всасывают пыль. Как насчет этого? Он вскинул голову и посмотрел на меня так, словно я попросил его проспрягать латинские глаголы. И, в свою очередь, задал вопрос: а что мне надо пылесосить? Ковры? Дорожки? Голый пол? Он делал все от него зависящее, и мы все ходили вдоль-поперек торгового зала, пока, наконец, ему стало трудно скрывать свое нетерпение.